Блондинка с загорелыми ногами (Скажи утке "нет"!)

– С чего это вдруг? – недовольно спросил тот, расстегивая ширинку. – Вас, в конце концов, как раз трое. Для плодотворной работы вполне достаточно. Одна смена отдыхает, вторая бодрствует, третья на боевом посту... Вы ведь в армии служили, в караул ходили?

– Борис Абрамович, – перекрывая звук звонкой струи опорожняемого мочевого пузыря, взмолился Седой, – сил больше нет! Ведь вторую неделю без перерыва крутим. Люди устали. Дайте передохнуть, Христа ради. Я был не прав, признаю!

– Ишь ты, Христа он вспомнил... – пробурчал Подберезовский, с интересом рассматривая мокрое пятно, образовавшееся на ткани своей личной юрты. – Раньше надо было о нем думать, дружок, когда деньги от меня требовал.

– Борис Абрамович!

– И вообще... – не обращая внимания на отчаянный выкрик, спокойно сказал олигарх, застегивая ширинку. – Почему, собственно, кличка? Седой, мать вашу... У вас, голубчик, что, нет нормального имени? Взрослые же люди! Работники серьезной организации, а никакой серьезности! Ну чисто дети, ей-ей! Или уголовники, – подумав, добавил он. – Во всяком случае, теперь мне понятно, почему спецслужбы развалились. Их развалили такие вот, с позволения сказать, – он смерил осуждающим взглядом неясную тень крутящего педали бедолаги, – Седые, которые дожили до зрелого возраста, а все в какие-то бирюлечные игры играют...

– Но, Борис Абрамович!

– Ладно, ладно, успокойся... Значит, говоришь, денег больше требовать не будешь? Между прочим, за невыполненную работу, подлец, требовал! Окно-то на границе пустышкой оказалось.

– Не буду! Клянусь! Теперь не то что требовать – даже просить не рискну!

– Ладно, – смилостивился Подберезовский. – Хрен с вами, от кручения я вас освобождаю. Пока освобождаю. До первого же вашего...

– Этого больше не повторится! – торопливо, с чувством заверил ФСБ-шник. – Значит, я свободен?

– Ну... свою смену докрути, пожалуй, – подумав, решил олигарх. Он приблизил запястье к глазам, вгляделся в светящиеся цифры на циферблате швейцарских наручных часов. – Тебе всего-то три часа и осталось. Небось, ноги не отвалятся, зато порядок будет соблюден. Слишком вы распустились. Брали бы пример с тех же монголов, хотя бы – вот у кого дисциплинка! Попробовал бы кто-то требовать с Сына Неба денег. Как думаешь, сколько бы он после такого заявления протянул?

– Да понимаю я, понимаю, – с тоской в голосе сказал Седой.

– Вот и крути, раз понимаешь, – даже как-то радостно присоветовал ему Подберезовский. – И активней, активней давай, а то, я смотрю, что-то напряжение падает, а мне перед сном еще надо кое-какие бумаги просмотреть. Все, всем привет... – И под размеренный металлический скрип, ритм которого участился, позевывая, удалился к себе...

Во сне он гулял с российским президентом, причем тот заботливо поддерживал его под локоток и периодически преданно заглядывал ему в глаза, прося какого-нибудь совета по вопросам внешней или внутренней политики.

– Осторожней, Борис Абрамович, здесь очень скользко, – периодически предупреждал Подпутин, ласковым движением направляя его между снежных сугробов, – а вот здесь небольшая кочка – видите?

Затем Подпутин подвел его к какому-то непонятному дереву и он каким-то сверхъестественным чутьем понял, что это огромная, в три человеческих роста, никогда не виденная им в реальности сакура.

– Посмотрите, Борис Абрамович, внимательно посмотрите, – заискивающим тоном попросил президент.

– На что я должен смотреть? – буркнул Подберезовский, хмуро оглядывая ветки, гнущиеся под толстым слоем усыпавшего их снега.

– Помните легенду о происхождении борьбы дзюдо? – внезапно спросил Подпутин.

– Н-нет, вроде...

– И зря. Вот так же, совсем как мы сейчас, стоял когда-то перед осыпанной снегом сакурой великий... – тут Подпутин назвал какое-то японское имя, которое Подберезовский, не успев услышать, тут же благополучно забыл, – и размышлял, каким удивительным образом эти тонкие ветки, – тут Подпутин, отпустив на мгновение его локоть, указал на толстенные ветки сакуры, – могут противостоять весу такой массы снега... И тогда великого японца, – он опять повторил имя, которое Подберезовский опять моментально забыл, – осенило. В его голове родилась идея спортивной борьбы, которую вскоре узнал и полюбил весь мир. И эта борьба основана на умении более слабого обманчиво гнуться под превосходящими силами противника, чтобы в нужный момент, используя его же силу, скинуть с себя ненужное бремя и разогнуться.

Тут как раз одна из веток, словно иллюстрируя его слова, сбросила с себя снег и под шуршание стремительно опадающей белой массы гордо выпрямилась, словно не испытывала секунду назад ее угнетающей тяжести.