Блондинка с загорелыми ногами (Скажи утке "нет"!)

– Бабушка, что это? – испуганно спросила она. – Это не для меня, это слишком длинное. Это для жирафа какого-то.

– Ну, увлеклась я немножко. Ничего страшного. Распущу и перевяжу – делов-то... Положи обратно. И иди, тебе пора собираться в садик. Родители уже встали?

– Встали, – автоматически ответила девочка, не отводя глаз от непонятного вязаного изделия. – Точнее, мама встала, а папа еще нет. Бабушка, а ты...

– Иди, девочка, – с нажимом повторила Кузьминична. – Иди.

Она посмотрела вслед покинувшей кухню внучке, отхлебнула чаю и, с усилием поднявшись, подошла к раковине. Поставила туда кружку, открыла кран, собираясь ее помыть, но внезапно передумала.

– Сами помоете. Небось, руки не отвалятся, – сказала она и повернулась. – А тебе чего? Ходют, ходют...

Молодая женщина в халате посмотрела на нее с удивлением.

– Мама, ты что, не с той ноги встала?

– С какой надо встала, – буркнула Кузьминична. – Чего таращишься?

– А куда ты в такую рань собралась?

– Дела у меня.

– Какие?

– Деловые.

– Знаешь... – Женщина посмотрела на нее неуверенно, словно не решаясь что-то спросить.

– Говори, говори, чего мнешься! – Кузьминична вдруг обратила внимание, что одну руку дочка держит за спиной, кажется, что-то там пряча. – Что там у тебя?

– Мама, откуда у тебя эта штука?

Женщина расправила в руках белую майку с короткими рукавами, на стороне груди которой была изображена перечеркнутая черным крестом известная каждому медицинская посудина, под которой красовалась ядовито-фиолетовая надпись: «Скажи утке «нет»!».

– А откуда у тебя мини-юбки, брюки в облипку и прочая хренотень? – взвилась Кузьминична. – Я ж тебя ни о чем не спрашиваю и давно ничему не учу. Ты всегда просила, чтобы я не вмешивалась в твою жизнь, говорила, что ты уже взрослая. С пятнадцати лет, между прочим, говорила! А я, по-твоему – что, девочка? Какие майки хочу, такие ношу! Кстати, твоя доченька тоже уток любит, они у нее на всех вещах вышиты – ей же ты ничего не говоришь? – Она выхватила из рук ошарашенной дочери майку и потрясла перед ее носом: – Не трогай мои вещи, ясно?

– Ясно, мама, – с испугом подтвердила та. – А я что... я ничего. Носи, что нравится. Утку, так утку...

– И вообще, Надька, не зли лучше меня. А то...

– А то – что?

– А ничего. Надоели вы мне, – сердито произнесла Кузьминична, решительным движением руки отстраняя дочь с дороги. – Поехала я.

– К-куда п-поехала? – с еще большим испугом спросила дочь.

– Куда надо. По делам.

– По каким еще де... – Дочь не договорила, уже зная, что ответит ей мать. Тем более, та уже скрылась в своей комнате...

Подбежав к окну, она широко раскрытыми глазами наблюдала, как бодрым шагом выходит из подъезда ее обутая в шлепанцы мать, как из подъезда дома напротив выходит в таких же шлепанцах ее лучшая подруга Петровна, как две старушки лихо стукаются приветственно поднятыми ладонями... Обе одеты в уже знакомые ей майки с желтыми медицинскими утками на груди, сверху накинуты распахнутые вязаные кофточки, вокруг голов повязаны платки, только не как раньше, а по-другому, как у киношных, из лихих молодежных компаний ребят... Вот старушки обменялись какими-то репликами, звонко, заливисто рассмеялись, неспешно проследовали к двум расписным, неизвестно чьим мотоциклам, поставленным во дворе...

Когда две старушки запросто запрыгнули на сиденья и двор заполнился громким треском мощных моторов, Надя недоверчиво зажмурилась. Открыв глаза, она обнаружила, что мотоциклов уже нет, зато двор наполнился теперь клубами сизого дыма.

– Этого не может быть... – прошептала пораженная женщина. – Этого просто не может быть. Мне показалось...

– Надюха, ты чего застыла? На работу не опоздаешь? – Заспанный муж остановился в прихожей перед зеркалом, пригладил всклокоченные волосы, затем, подойдя, приобнял ее за плечи, тоже посмотрел в окно. – Чего ты там увидела?

– Ничего. Показалось... – прошептала она.

Муж внимательно на нее посмотрел, но ничего не сказал.

– Я пойду в ванную первым, ты не против? – крикнул он из коридора.

– Там Машенька, – не думая, автоматически ответила жена.

– Слушай, твоя мать пакет забыла! – опять крикнул муж. – Кстати, куда она умчалась в такую рань?

– Вот именно, что умчалась... – неслышно прошептала Надя.

– Я не слышу, что ты сказала?

Когда в коридоре громыхнуло что-то железное и раздался удивленный – почти испуганный – возглас супруга, у нее в дурном предчувствии сжалось сердце.

– Что еще! – вскрикнула она, бросаясь на звук.

– Я всего лишь хотел переложить ее пакет, – растерянно произнес муж, таращась на упавший на пол пистолет. Рядом сверкал глянцем толстый журнал с голым мужиком-культуристом на обложке. Его возбужденный член подобно толстой указке был направлен в сторону пистолета. – Я думал, там вязание...

– Вязание она с собой захватила, – зачем-то сказала Надежда. – Я из окна видела. Но это... Ведь это...

– Это всего лишь газовый, – успокаивающе сказал муж и, услышав звук открывающейся двери ванной, поспешно сделал шаг, заслоняя собой выпавшие из пакета предметы.