Блокада

По узкой каменистой тропке вниз по склону ковылял Вотек.

— К столу? — оторопел Хантик, — Что же за трактир без стола? А ну-ка! Рашпик, Кобба, Коркин, Филя! Бегом в спальную, все шесть топчанов сюда! Только тюфяки поскидывайте, да скатерку бы… Эх! Это я уж сам.

К приходу Пустого стол, составленный из четырех топчанов, был уже накрыт. Вдобавок к целому котлу тушеных клубней откуда-то появился чеснок, зелень, копченые ребрышки оленя и пузатая глинка, в которой, судя по тонкому аромату, Хантик сберег пиво. На холм тем временем опустилась темнота. Путавшиеся весь день у спутников под ногами местные обитатели, которых с языка Коркина стали называть пестряками, попрятались по домам, хотя стража у ворот на мосту осталась, но за мостом продолжали гореть костры и неспешно двигались тени. Хантик водрузил на стол лампу, над которой тут же закружилась мелкая мошкара, и из сумрака вышел Пустой. Рядом с ним показалась согбенная, тщедушная фигурка. Хантик засуетился вдвое, сдвинул в сторону Коркина с Яркой и усадил на лучшие места механика и его незрячую спутницу.

Филя растерянно перевел взгляд на лицо Пустого и вздрогнул. Конечно, отблески слабого света не давали ему возможности приглядеться к механику, но то, что он разглядел, его испугало. Пустой был изможден, словно там, в обсерватории, где он пропадал целый день, а то и больше, считая со вчерашнего вечера, его или пытали, или заставляли выполнять непосильную работу. Глаза и щеки механика провалились, рот очертили глубокие складки, на лбу наметились морщины.

— Ну так это? — нарушил паузу Хантик и ухватился за деревянное черпало, — Просим к нашей трапезе. Может, и загостились мы на этом пригорке, а уезжать все одно не хочется. Да и куда ехать-то? Морось кругом!

Бывший, а может, и будущий трактирщик усмехнулся собственной шутке, подхватил первое же блюдо, шмякнул туда приличную порцию варева и с поклоном поставил ее напротив спутницы Пустого. Следующая порция была отправлена механику. Еще одна, вызвав кивок скорняка, Ярке, а там так и пошло. Филя забросил в рот ложку кушанья, закрыл от удовольствия глаза, а когда открыл, тут же вновь бросил взгляд на спутницу Пустого. Тонкий платок сполз на плечи, и пирующим открылась маленькая головка обычной старухи, которую время высушило так, что, казалось, подуй ветер посильнее — и унесет ее с холма вместе с серыми одеяниями.

Народ ел молча. Все, исключая Пустого, косились на Бришу, разговора с которой с той стороны моста дожидались несколько десятков человек. Ее это словно и не занимало. Она не брала в руку ложки — отломила от тонкой лепешки сухой ломоть, подбирала им выложенное Хантиком варево и отправляла понемногу в рот.

«Так неделю будет эту порцию мурыжить», — подумал Филя, но Бриша остановилась и, кивнув Вотеку, поднялась. Чавканье за столом мгновенно прекратилось, руки с ложками замерли в воздухе, разве только Пустой продолжал спокойно и неторопливо есть. Вотек оглядел едва освещенных бликами лампы спутников, поклонился, прижав руку к груди, каждому и заторопился вслед за исчезнувшей в темноте старухой.

— И что? — недоуменно закашлялся Хантик, когда прошло достаточно времени, чтобы его восклицание не было услышано хозяйкой Ведьминого холма.

— Завтра уходим, — коротко бросил Пустой, — С утра уложимся и уходим. Дом я выкупил, здесь могут остаться Филипп, Коркин, Ярка, Хантик. И Рук тоже, кстати. Вы все Бришу устраиваете. И с горки вас разглядела. Червоточинки или непроглядное какой в вас нет. Отказалась Бриша оставить Сишека, Коббу, Рашпика и меня. Я, правда, и не собирался оставаться, но все равно, признаюсь, обидно было такое услышать.

— Я не останусь, — тут же выпалил Филя.

— Об этом поговорим чуть позже, — отрезал Пустой и посмотрел на Хантика: — А ты, приятель, останешься в любом случае. Ну мы с тобой уже все обсуждали, но имей в виду: если там… — Пустой неопределенно кивнул в темноту, за которой сразу за обсерваторией колыхалась невидимая в ночи пленка, — …кто-то выживет, то возвращаться ему больше будет некуда. Только сюда.

— А что толку? — хрипло спросил Хантик. — Ну вернешься ты, допустим, с Филей. Его она примет, а тебя нет?

— Тогда и посмотрим, — негромко ответил Пустой и чуть повысил голос: — Доедайте и ложитесь спать.

23

Коркин спал плохо. Сны мешались с явью, и он все никак не мог понять — снится ему, что возле кострища сидит Пустой, за его спиной стоит старуха, сцепив пальцы с поднятыми к плечам пальцами механика, а вокруг них, позвякивая бубенцами, крутится Вотек, или все это происходит на самом деле. Но среди ночи он проснулся точно. Пустой говорил негромко, но скорняк разбирал каждое слово. Коркин лежал на тюфяке, брошенном с вечера под вездеходом, Ярка дышала ему в плечо, не давая шевельнуться, но в десятке шагов тлели угли и возле них слышался голос Пустого:

— Она ни о чем не говорила со мной, Филипп.

— Целый день? — отозвался Филя. — И позавчерашний вечер?