Блокада. Трилогия

— О чем? — в голосе Тараса прозвучала растерянность, и Гегель сразу понял свою ошибку.

— Что вы искали в Коло-Михайливке?

— Объект… — слова продолжали изливаться помимо воли Тараса. — Секретный немецкий объект. Мы не знали, что это.

— Если вы не знали, то зачем он вам понадобился?

— Это было задание… задание…

— Кто дал вам задание, Тарас? — вкрадчиво спросил Гегель.

«Кошкин, — хотел ответить Тарас. — Майор Кошкин, будь он проклят… А ему дал задание лично товарищ Берия. Лаврентий Павлович Берия, нарком внутренних дел, правая рука товарища Сталина… И сейчас я расскажу об этом немецкой гниде… А ведь я даже не знаю, остался ли жив Кошкин, мать его за ногу…»

— Мать вашу за ногу, — отчетливо выговорил Тарас Петренко.

Он широко, до хруста в скулах, раскрыл рот, высунул язык, словно дразня доктора Гегеля, и со всей силой, на которую только был способен, сжал челюсти.

Глава третья. Волк-оборотень

Ставка Адольфа Гитлера Wehrwolf под Винницей. Июнь 1942 года

Фюрер не любил пиво.

Кроме того, он не любил вино и шнапс. Все знали, что фюрер — трезвенник, не доверяющий тем, кто может пропустить среди дня рюмку-другую. Шнапс — ладно, в конце концов, только русские способны пить водку в такую жару. Да и без вина Эрвин Гегель сумел бы обойтись, хотя бокал ледяного рейнвейна иногда вставал перед его мысленным взором. А вот о пиве он по-настоящему мечтал.

Холодная, запотевшая кружка светлого мюнхенского, с высокой снежной шапкой пены. Достаточно было чуть прикрыть веки, чтобы представить, как она стоит на картонном квадратике с изображением оскаленной волчьей пасти, сбоку от блокнота в кожаном переплете. Можно было представить даже, как посверкивающая толстым стеклом кружка отражается в лакированном зеркале столешницы. Но стоило только открыть глаза, как картина менялась самым драматическим образом: вместо кружки перед Гегелем стояла бутылочка минеральной воды. Несмотря на жару, Гегель к ней так и не прикоснулся. Да и другие участники совещания тоже не проявляли большого интереса к теплой солоноватой минералке. Фюрер, кажется, был единственным человеком в комнате, который пил минеральную воду.

Гегель замечтался и был немедленно за это наказан.

— Вы не слушаете меня, Гегель!

Голос Гитлера хлестнул его, словно кнут. Эрвин Гегель вскинул голову и бестрепетно встретил взгляд горящих черных глаз фюрера.

— Никак нет, мой фюрер! Вы говорили о необходимости усилить наше наступление на Кавказ, к нефтяным месторождениям Баку.

— Почему же вы сидели с закрытыми глазами?

Присутствовавшие за столом генералы смотрели на Гегеля с плохо скрываемым злорадством. Оберштурмбаннфюрер СС, да к тому же офицер Главного управления имперской безопасности [2]не мог рассчитывать на симпатии высшего генералитета. «Они все считают меня мясником, — подумал Гегель. — Конечно, сами они, эти надменные пруссаки, кровь не проливают. Для этого у них есть солдаты. Воевать, передвигая фигурки на штабных картах, легко — жизни тысяч людей превращаются в абстракцию. Но, господа в белых перчатках, что бы вы делали без тех, кому приходится выполнять грязную работу?»

— Я запоминал вашу речь, мой фюрер, — четко ответил он. — Если вы мне не верите, я могу повторить ее слово в слово.

Гегель и в самом деле мог это сделать, несмотря на то, что не вслушивался в слова Гитлера, а думал о холодном пиве. Память оберштурмбаннфюрера была тренирована не хуже, чем его тело — поджарое, мускулистое тело спортсмена. С юных лет Гегель привык подниматься в пять утра и полтора часа посвящать силовой гимнастике. Он увлекался плаванием и боксом, но был равнодушен к фехтованию и конной езде — единственным видам спорта, которые прусские генералы считали достойными аристократов. Ну и плевать! Он, Гегель, не аристократ, кичащийся голубой кровью — его отец был простым почтальоном, а дед и вовсе крестьянином. Зато он не обязан своей карьерой никому, кроме своего собственного таланта и стремления делать свою работу как можно лучше.

— Я верю вам, Гегель, — Гитлер заметно смягчился. — Но на будущее, господа, имейте в виду, что гораздо проще делать пометки в блокноте. Не зря же мои секретарши положили перед каждым из вас чистый блокнот и отточенный карандаш!

Это, разумеется, была шутка, и генералы рассмеялись. Гегель ограничился вежливой улыбкой.

— Итак, господа! — голос фюрера зазвенел, как натянутая струна. — Кавказ — не только ключ к южной России, не только удобный плацдарм для проникновения в Иран и Турцию. Кавказ — это прежде всего нефть, горючее для наших танков и самолетов. Кавказ должен стать нашим еще до осени.