Блокада. Том 1

— Господин майор утверждаль, что ты есть лгун, — сказал переводчик. — Ты из одной шайки с этот чекист. Ты есть его помощник.

— Но я… но я… Кто чекист? — с отчаянием выкрикнул Анатолий. Он боялся смерти, и страх перед нею придал его восклицанию оттенок подлинной недоуменной беспомощности.

И тогда снова заговорил Жогин. До сих пор он неподвижно стоял у двери, держа в обеих руках смятую кепку. И в том, как он стоял — опустив плечи и угодливо склонив голову, в том, как слегка перебирал своими большими, толстыми пальцами кепку, держа ее на уровне живота, было для Анатолия что-то новое, не знаемое ранее. Он лишь в театре видел подобных людей, стоящих в такой вот покорной позе, видел их на сцене, в классических пьесах, — старые, дореволюционные крестьяне пришли на поклон к помещику… И хотя все чувства Анатолия были в смятении, он невольно, автоматически отметил это странное, театральное превращение Жогина.

— Значит, не знаете, юноша, Кравцова — товарища? — тихо, елейно произнес Жогин. — А нам вот он хорошо известен. На всю жизнь запомнили. С тех пор как он нашего брата на телеги сажал и в путь дальний благословлял. Десять лет прошло, а мы помним…

Он перевел взгляд на стоявшего неподвижно Кравцова и продолжал:

— А ты, гражданин начальничек, гепеушник проклятый, помнишь? Как бабы наши голосили, как детки малые за телегами бежали? — Голос его окреп и стал громче. — Как руки мне вязал, когда я на тебя с топором пошел, как добро мое по твоему указу из избы на колхозный двор волокли, не забыл?

Он сжал свою кепку в руках так сильно, что стали видны вспухшие вены, и сделал шаг по направлению к Кравцову.

— Хальт! — крикнул майор, и Жогин застыл на месте.

Анатолий почувствовал, как все его тело охватывает дрожь. Он с ужасом сознавал, что между Кравцовым и этим налитым яростью бородатым человеком существует страшная, непримиримая вражда и что эта вражда как-то распространяется и на него, Анатолия, делая его положение еще более безнадежным. И в этот момент снова встретился взглядом с Кравцовым.

Теперь на окровавленном лице Кравцова ничего нельзя было различить, кроме глаз, но глаза эти глядели на Анатолия по-прежнему твердо и ободряюще. И тогда он воскликнул, обращаясь к веснушчатому, плача и захлебываясь словами:

— Но, господин офицер, господин офицер, поверьте, поверьте мне, я не лгу, не лгу, я ничего не знал об этом человеке, я его впервые увидел в поезде! И если он чекист, я ненавижу его, поймите, я не могу быть с ним, ведь они расстреляли моего отца, расстреляли, я не лгу, я говорю правду, правду, правду!..

Майор с некоторым недоумением посмотрел на веснушчатого и, когда тот стал быстро говорить по-немецки, удивленно приподнял брови.

Закончив перевод, веснушчатый снова обернулся к Анатолию.

— Когда был расстрелян твой отец? — спросил он отрывисто, глядя Анатолию прямо в глаза.

— Вы поймите, поймите, — все еще всхлипывая, сказал Анатолий, — я не могу точно сказать. Но я знаю, от дяди знаю, это было во время революции. В восемнадцатом, кажется… Они его в заговоре обвинили… в офицерском заговоре… Я потом в детском доме рос… я…

— Как есть твой фамилий? — по-прежнему резко и угрожающе перебил его веснушчатый.

— Авилов, Авилов! — поспешно ответил Анатолий. — Я бы вам и документ показал, но все в поезде осталось, ведь налет был, все загорелось…

— Интересный ситуаций, — уже мягче и как бы про себя произнес веснушчатый. Затем он стал что-то быстро говорить по-немецки майору. Тот слушал молча, потом бросил несколько отрывистых фраз.

— Господин майор говорит, что ты все это враль, — сказал веснушчатый, — ты есть молодой чекист!

— Нет, нет! — закричал Анатолий. — Я ненавижу чекистов, я их убить готов, я не могу быть чекистом, я…

Он захлебнулся, не находя больше слов.

Они начали говорить между собой — майор и переводчик.

«О чем, о чем они говорят? — с ужасом повторял про себя Анатолий. — Ну почему я не понимаю этих слов, ведь я же учу немецкий в институте, но ничего не понимаю, боже, наверное, они хотят меня расстрелять! Как по-немецки „расстрелять“? Кажется, „erschießen“. Он стал мучительно вслушиваться в немецкую речь, со страхом ожидая, что будет произнесено страшное слово, но все слова были незнакомыми.

И вдруг он вздрогнул, как от ожога. Майор произнес именно это слово. Да, да, он сказал «erschießen». Это значит, что его расстреляют. Немедленно, сейчас!..

— Слюшай, — сказал веснушчатый, — мы делаем тебе маленький испытаний. Ты говоришь, что есть сын царский офицер Авилов?

— Да, да!

— И ненавидишь люди из Чека?

— Ненавижу!

— Тогда немецкий армия дает тебе хороший возможность отомстить за твой отец. Стреляй этот человек.

И с этими словами веснушчатый отстегнул кобуру, висящую у него на правом боку, вынул пистолет и с улыбкой протянул его Анатолию. Тот почти механически взял пистолет и чуть не уронил его на пол. Он был очень тяжелый, с длинным стволом и широкой ребристой рукояткой.

Анатолий со страхом посмотрел на пистолет, потом на веснушчатого. Но тот, видимо, неправильно истолковал его взгляд. Он сказал: