Блокада. Книга пятая

Соколову никогда не приходилось бывать в Шлиссельбурге. Мощь крепостных сооружений он представлял себе смутно. Однако даже то, что крепость эта продолжает существовать, что в Шлиссельбурге находятся не только немцы, но и советские люди, — даже это одно как бы согревало душу Соколова.

Когда он увидел трепетный огонек ракеты, ему хотелось верить, что это гарнизон «Орешка» дает знать о себе, сигнализирует Родине, что он по-прежнему ведет бой. Или, может быть, эта ракета предназначена лично ему, Соколову, и тем, кто с ним, — указывает им верный путь, напоминает, что они не одни?..

Соколов невольно улыбнулся, подумав, как далеки такие иллюзии от реальности. Конечно же никто там, в «Орешке», и понятия не имеет, что четверо соотечественников бредут сейчас по льду Ладоги, вдоль проклятой майны. Ракету эту, вероятнее всего, запустили немцы, и означает она либо начало очередного артудара по той же крепости «Орешек», либо отбой огневому налету.

…Они продолжали свой изнурительный марш. Впереди — проводник, за ним — Соколов, по его следу — неотступный Кушелев, а шагах в пяти от Кушелева — Смирнов.

Майна заметно сужалась, но конца ее все еще не было видно. Где-то совсем поблизости опять раздался громоподобный гул, переходящий в скрежет. Будто снаряды рвались и корежили лед.

— Ложись! — инстинктивно крикнул Соколов, как и тогда, при появлении вражеских самолетов. Но тогда он увидел опасность воочию. А сейчас только предполагал, что по льду бьет артиллерия.

В следующую минуту Соколов убедился, что никакого артобстрела нет и не было, а произошла очередная подвижка льда. Впрочем, это не принесло ему облегчения. Скорее, наоборот.

От майны теперь во все стороны молниями расходились трещины, а справа от нее, в десятке метров, возник новый остроконечный торос. Шевельнулась страшная догадка: а что, если где-то к западу лед не только треснул, но и разошелся, образовав еще одну майну, подобную той, которая пересекла первоначальный их маршрут? Тогда все они — и сам Соколов, и Смирнов, и Кушелев, и проводник — могут оказаться на плавучей льдине, влекомой течением к вражескому берегу…

Послать Смирнова или Кушелева разведать ледовую обстановку Соколов не решился, опасаясь, что в результате новой подвижки льда кто-то может потеряться. И, подумав так, с досадой обнаружил, что проводник их опять исчез куда-то.

— Эй, отец, где ты? — приложив ладони ко рту, крикнул Соколов в появившуюся невесть откуда густую полосу тумана.

Ему никто не ответил.

— Смирнов, промерь лед! — приказал Соколов.

Смирнов молча стал долбить пешней лунку. На это ушло минут десять.

Заглянув в лунку, Смирнов доложил:

— Сантиметров двенадцать будет. Никак не меньше. — И повторил убежденно: — Не меньше!

Соколов тоже осмотрел пробоину и с удовлетворением отметил, что толщина льда увеличивается.

— Вперед! — скомандовал он.

Навстречу им уже шагал проводник. Широкая его фигура в тулупе с поднятым воротником, с посохом-пешней в руках, с выбеленной инеем бородой напоминала не то какого-то библейского пророка, не то русского боярина допетровских времен.

— Ты где был, рыбацкая твоя душа? — воскликнул обрадованно Соколов.

Проводник ответил с деловой сухостью:

— Ходил проверить лед впереди. Ничего. Крепкий.

— А как майна?

— Кажись, сужается. Но все одно, не перешагнуть ее: в ширину метров десять еще.

— Есть же у нее конец! — сказал Соколов.

— Конец всему есть, — многозначительно и чуть свысока заметил рыбак. — До Шлиссельбурга путь тоже конец имеет.

— Мы уклонились к югу только километра на четыре, — уточнил Соколов. — Пройдем еще два.

Никто не спросил его, почему именно два. Это было ясно и так: идти дальше — значило рисковать встретиться с немцами.

…Шли молча. Соколов все время поглядывал на тянущуюся слева полынью. Боль в ступнях, казавшаяся ему одно время нестерпимой, постепенно утихла. Может быть, потому, что промерзшие в сапогах ноги вообще утратили чувствительность. А может, от предчувствия близкого конца полыньи. И вдруг ни с того ни с сего Соколову показалось, что его ноги по самые колени окатило жаром. Не холодом, а именно жаром.

В следующее мгновение он понял, что погружается под лед. Чтобы задержаться на поверхности, инстинктивно раскинул руки. В тот же миг сзади кто-то подхватил его под мышки и сильным рывком извлек из воды.

Соколов увидел склонившееся над ним испуганное лицо Кушелева: глаза широко раскрыты, губы дрожат. Казалось, что весь он охвачен лихорадкой, как будто сам минуту назад был на краю гибели.

— Ну как вы, товарищ воентехник?.. Как вы?.. Как вы?..

Кушелев повторял только эти два слова, а закончить фразу не мог.

Соколов поднялся на ноги. С маскхалата на мокрые сапоги медленно стекали новые струйки. Жар сменился холодом.

— В сторону отойди! Дальше от проруби! — кричал проводник.

Соколов попятился. Зубы его застучали. Однако он сделал над собой усилие и сказал преувеличенно спокойно, даже с иронией:

— Вот черт неуклюжий! — И попрекнул проводника: — А ты говоришь: лед ничего, крепкий!..