Читаем Блокада. Книга 3 полностью

И все же Валицкий ждал ее. Ему хотелось видеть Веру не только потому, что она могла получить письмо от Анатолия, – сам Федор Васильевич вот уже третью неделю не имел вестей от сына. Нет, она была нужна, необходима ему сама по себе: даже телефонного разговора с Верой было достаточно, чтобы Федор Васильевич переставал чувствовать себя заброшенным и одиноким.

И вот он сидел в кресле, дочитывая, чтобы скоротать время, ту самую повесть Марка Твена, на которую так случайно наткнулся вчера. То и дело он откладывал книгу, брал карандаш и задумывался над наброском памятника Победы. Потом устремлял взгляд на желтый металлический циферблат стоящих в углу старинных часов, следил за тем, как короткими, едва заметными рывками передвигается его черная минутная стрелка.

Метроном стучал размеренно-спокойно. И это обстоятельство заставляло Валицкого еще сильнее верить в то, что Вера обязательно придет, поскольку во время воздушного налета или артиллерийского обстрела движение по улицам прекращалось.

Пытаясь отвлечься от мыслей о Вере, Валицкий снова принялся читать. Злые, остроумно-парадоксальные рассуждения сатаны на какое-то время поглотили его внимание, однако о первым же ударом часов он отодвинул книгу.

Часы пробили восемь раз.

«Это еще ничего не значит! – успокаивал себя Валицкий. – Только бы не объявили тревогу!..»

В пятнадцать минут девятого Федор Васильевич начал сомневаться в том, что Вера сегодня придет, а в половине девятого уже окончательно понял, что ждет напрасно.

«Да почему, собственно, я был так уверен, что Вера придет именно сегодня? – спросил он себя. – Разве она обещала? Это все мои наивные расчеты. Она может прийти в любой другой день…»

«А может быть, не придет вовсе? – с тревогой подумал Федор Васильевич. – Ведь просто нелепо предполагать, что я значу для нее столько же, сколько она для меня. Если рассуждать трезво, то ничто не связывает ее со мной. Анатолий? Но она может переписываться с ним самостоятельно. Чувство жалости к одинокому старику? Смешно верить, что это чувство может занимать какое-то место в душе Веры, почти круглые сутки поглощенной работой в госпитале. Что ей до меня, зачем я ей – старый, чужой человек?!» – с горечью спросил себя Федор Васильевич.

И в эту минуту раздался резкий звонок.

«Пришла, все-таки пришла!» – торжествующе подумал Валицкий, вскочил, рывком отодвинув кресло, и трусцой побежал в прихожую.

Не зажигая света, нащупал рубчатое колесико старинного английского замка, повернул его, распахнул дверь.

На лестничной площадке тоже было темно: в последнее время, экономя электроэнергию, свет по вечерам – тусклую синюю лампочку – включали только внизу, в подъезде. Поэтому Валицкий не сразу разглядел человека, стоящего на пороге.

Это была не Вера, а какой-то военный.

«От Толи?» – мелькнула радостная и вместе с тем тревожная мысль.

Военный спросил:

– Простите… Это квартира товарища Валицкого?

Голос его показался Валицкому странно знакомым.

– Да, да, – поспешно ответил Федор Васильевич. – Извините, я сейчас зажгу свет.

Он привычно нащупал на стене прихожей выключатель и повернул его.

В дверях стоял человек среднего роста, в сером военном плаще и фуражке. Первое, что бросилось Валицкому в глаза, были зеленые ромбы в петлицах плаща. За время пребывания на фронте Федор Васильевич усвоил знаки различия и сейчас понял, что перед ним дивизионный комиссар.

– Не узнаёте? – спросил военный. – А ведь мы встречались. Моя фамилия Васнецов.

«Боже мои, какая нелепость, какой я дурак! – смятенно думал Валицкий. – Ну конечно же это Васнецов, как же я не узнал его сразу?!»

– Извините, – смущенно проговорил Федор Васильевич, – ото столь неожиданно… Прошу вас, товарищ Васнецов. Входите, пожалуйста, входите!

Он был ошарашен тем, что к нему домой вдруг пришел секретарь горкома партии, член Военного совета фронта! Почему? Зачем?

Васнецов снял фуражку.

– Прошу извинить за вторжение.

– О чем вы! Я так рад… Пожалуйста, раздевайтесь, снимите ваш плащ… – растерянно говорил Валицкий.

Он и впрямь был вне себя от радости: перед ним стоял человек из того мира, от которого он, Валицкий, был отторгнут и в который рвался всем своим существом, – человек из гущи военных событий…

Васнецов снял плащ и теперь выглядел так, как тогда, когда Валицкий видел его вместе с Ворошиловым в дивизии народного ополчения, – в гимнастерке с ромбами в петлицах, с красной комиссарской звездой на рукаве.

– Прошу вас ко мне в кабинет, прошу, товарищ дивизионный комиссар… Сергей… Сергей Афанасьевич, если мне не изменяет память?.. Садитесь вот сюда, садитесь, пожалуйста… Это все так… так неожиданно!.. Разрешите предложить вам чаю… Правда, я сейчас живу один, и у меня…

– Нет, нет, Федор Васильевич, благодарю вас, – остановил его Васнецов. – У меня, к сожалению, очень мало времени. У вас не работает телефон…

– Да, да, представьте себе!.. – воскликнул Валицкий. – Вчера мне неожиданно позвонили с телефонной станции и…

– Я знаю. К сожалению, мы вынуждены были отключить все частные телефоны. Не хватает линий связи для военных нужд.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза