– Сформировать пять стрелковых бригад и две стрелковые дивизии, сосредоточив их с целью непосредственной обороны города, для чего создать дополнительные линии обороны. Так?
Жданов кивнул.
– Перемалывать противника артиллерийским, минометным огнем и авиацией, – продолжал диктовать Жуков. – Восьмой армии наносить удары противнику во фланг и тыл. Все?..
– Товарищ Жуков, – кладя карандаш на стол, сказал Васнецов, – я полагаю, что надо уделить особое внимание району Кировского завода. Если не возражаете, я немедленно выеду на Кировский.
Никто не возражал.
– Тогда все, – сказал Жуков. – Полагаю, что главное на данный час мы решили. – Потом посмотрел на Жданова и добавил: – Если обстрел закончился, вам, Андрей Александрович, надо вернуться к себе и отдохнуть хотя бы недолго. – Он усмехнулся. – Будете сопротивляться, мы с Васнецовым оформим приказом Военного совета. Сейчас узнаю, как там наверху…
Снял телефонную трубку.
– Жуков. Как там немец наверху?
Положил трубку и, обращаясь к Жданову, сказал:
– Обстрел прекратился. Мы с Васнецовым пойдем. А вы – к себе. Спать два часа.
– Будьте добры, Георгий Константинович, нажмите кнопку звонка, – не отвечая на его слова, попросил Жданов и сказал явившемуся на вызов Кузнецову: – Соберите у меня в кабинете секретарей райкомов. – Посмотрел на часы и добавил: – И как можно скорее, пожалуйста.
9
Была еще ночь, когда Федюнинский с тремя отобранными им в штабе фронта командирами выехал из Ленинграда.
Автомашинам разрешалось двигаться по ночному, затемненному городу со скоростью, не превышающей тридцати километров в час, однако Федюнинский торопил водителя, стремясь прибыть на командный пункт Иванова до рассвета.
Он сидел на переднем сиденье «эмки» рядом с шофером, погруженный в тяжелые раздумья.
В том, что Жуков и Жданов, решив сменить командующего армией, поступили правильно, Федюнинский не сомневался. Но теперь нести ответственность за эту армию предстояло ему самому. Именно он, Федюнинский, должен был в условиях ожесточенных оборонительных боев навести порядок в управлении частями и соединениями. Уже через несколько часов Жуков не примет никаких ссылок на неправильные действия Иванова в прошлом.
Впрочем, в создавшихся условиях иначе и не могло быть…
Федюнинский сознавал, сколь сложна стоящая перед ним задача.
Если бы ему довелось ставить ее перед кем-либо другим, он сформулировал бы эту задачу так: перемалывать противника артиллерийским огнем дальнобойных морских орудий и армейской артиллерии, наносить ему удары с воздуха; вести не просто оборонительный, а активный наступательный бой; отбить у врага район Горелово – Стрельна – Урицк и ни в коем случае не дать противнику овладеть Пулковскими высотами.
Так звучал бы этот боевой приказ, и сформулировать его не составляло большого труда для любого знающего обстановку военачальника.
Но как выполнить этот приказ, если фактически отсутствует оперативная связь между командованием и частями? Как суметь в короткий срок не только восстановить управление войсками, но и добиться перелома, перехода от оборонительной тактики к наступательной, если враг ведет непрерывные атаки?
Он был опытный, боевой командир – генерал-майор Федюнинский, – участник гражданской войны, боев на реке Халхин-Гол и недавних сражений с финнами на Карельском перешейке. Грозный рассвет 22 июня 1941 года он встретил на западной границе Украины в качестве командира стрелкового корпуса и, следовательно, уже не раз бывал в ситуациях, когда от его воли и мужества зависела судьба многих тысяч людей. Но положение, в котором Федюнинский оказался сейчас, было исключительным по той ответственности, которая возлагалась лично на него как на командующего армией, от боеспособности которой во многом зависела судьба Ленинграда.
Генерал Иванов не справился с возложенной на него задачей, растерялся. Федюнинский не мог заглушить в себе чувства жалости к Иванову, которого знал еще с довоенных времен. Это было отнюдь не сочувствие, нет, а именно чувство жалости, потому что, будучи кадровым военным, Федюнинский мог представить себе состояние генерала, смещенного за невыполнение ответственной боевой задачи.
Но по мере приближения к фронту это чувство становилось все глуше, уступая место другому, прямо противоположному.
«Как Иванов смел вопреки моему запрету перенести свой КП из района Пулкова непосредственно в город? – размышлял Федюнинский. – Ведь об этом наверняка стало известно командирам частей! О чем думают сейчас они? О том, что командование, видимо, считает невозможным отстоять Пулковские высоты? Но в чем же тогда смысл борьбы за Урицк, находящийся северо-западнее Пулкова? В чем смысл категорического приказа во что бы то ни стало отстоять сами высоты, если командующий армией вместе со своим штабом отходит к Ленинграду?!»
Федюнинский не сомневался, что решение Иванова перенести свой КП явилось прямым следствием его растерянности и что оставлять такого человека во главе армии, от которой зависит сейчас судьба Ленинграда, было бы преступлением.