Блок-ада

В этой связи необычайной значимостью открываются как бы полусерьезные строки: «Город пышный, город бедный…», написанные почти за четыре года до «Медного всадника». Здесь духу неволи, скуке, холоду и мертвенному граниту противопоставлены… «маленькая ножка» и «локон золотой», пробуждающие легкое, веселое чувство и тайную надежду на чувство ответное.

Только живое, только человеческое может возвысить над холодом и гранитом, освободить от духа неволи.

Эти строки, «Город пышный, город бедный…», могли бы стать эпиграфом к гоголевскому «Невскому проспекту».

Гоголь гениально прозрел, закрепил убийственно точным словом и удивительно емким сюжетом кризис исторического движения.

Глядя на этот город, город, о котором он грезил, куда стремился и мыслью, и сердцем, город его мечты и чаяний, Гоголь видит «шевеление», а не движение, не порыв…

Слово не случайное, оно повторяется и в «Петербургских записках», и в «Невском проспекте».

Слово-то страшное, разоблачительное – шевеление! Это, знаете ли, из описания существ не высшего разбора, которые сбиваются вместе…

Движение закончено, цель достигнута, историческая поступь сменяется копошением…

«Петербург весь шевелится от погребов до чердака».

Вот тебе на, обещанный, чаемый и вроде бы достигнутый «пир на просторе» завершился шевелением на чердаках и в подвалах. Это «Петербургские записки». А вот «Невский проспект».

Упали сумерки. Нерукотворный свет погас. Зажегся свет рукотворный, высвечивающий пространство обитания людей. Сам же город как реальность исчезает, становится плоской декорацией фантастического представления. Подлинные же в эту пору в нем только люди…

И что же?

Невский проспект «опять оживает и начинает шевелиться». «В это время чувствуется какая-то цель или что-то похожее на цель, что-то чрезвычайно безотчетное; шаги всех ускоряются и становятся вообще неровны…» «…какая-то цель или что-то похожее на цель…»

Что же это за цель или нечто на нее похожее?

Сюжет «Невского проспекта» дает ответ на этот вопрос чрезвычайной важности.

Цель очевидна – человек ищет человека.

Движение людей друг к другу – это и есть, быть может, самая высокая и значительная цель, но здесь она неосознанна, существует стихийно, поэтому она лишь «какая-то» и только похожа на цель.

Однако фантастические декорации, в которых происходят как бы бытовые события, выводят их из бытового ряда.

Встречаются два приятеля.

Встречаются, ищут встречи мужчина и женщина.

Но город, лгущий в каждую минуту, извратил и сделал ложными человеческие отношения, и потому оборачиваются они либо трагедией, гибелью, либо фарсом, поркой.

Казалось бы, чтобы построить прекрасный город, необходимый России для самоутверждения, цель достаточная. Ан нет!

Вечная российская коллизия: человека забыли!

А когда вспомнили, то увидели, что лишь «локон золотой» да «маленькая ножка» примиряют нас с этим городом. А вообще-то город сам по себе, люди сами по себе. Иначе и быть не могло, поскольку в идее города человек предусмотрен не был.

Этот переход от одного петербургского мифа о земном рае к прямо противоположному мифу о городе-деспоте, о городе-демоне – лишнее напоминание о том, что целью человеческой деятельности в конечном счете может и должен быть человек, и только человек. Все остальные цели рано или поздно обнаруживают внутреннюю исчерпанность. Человек же – цель бесконечная и неисчерпаемая, потому что он обновляем со своими чувствами, потребностями, мечтами и т. д.

В великом замысле Петербурга не было блага человека как цели.

Увы, и в замысле Ленинграда благо отдельного человека хотя и будет обозначено, но слишком поздно и с изрядной долей рекламного лицемерия.

Итак, «Невский проспект» открывает широчайшую дорогу для вариаций на тему мифа об утраченной цели.

Упрется же эта дорога непосредственно в дату 25 октября 1917 года, когда «кризис цели» будет преодолен и на целых семьдесят лет восторжествует миф обретенной цели.

Напомню уж попутно, что новый миф будет исполнен по всем правилам мифотворчества о сотворении мира.

Новый мир возникнет так же одномоментно, как свет, твердь, вода…

Рельсы по мосту вызмеив,
гонку свою продолжали трамы
уже – при социализме.

(В. Маяковский)

Сознание того, что мы живем в мифическом пространстве в условиях насаждения мифического сознания, уже может быть предпосылкой некоторого отрезвления.

И оба мифа, и «окно в Европу», и «колыбель трех революций», стоят друг друга и дают богатый материал для изучения способов управления массовым сознанием.

Чаадаев в письме Хомякову, как мне кажется, иронически написал, дескать, историю можно подправлять и дописывать, если она предназначена для детей и преследует нравственные цели. Ну что ж, прославление мудрости и дальновидности государей ныне и присно и во веки веков – дело высоконравственное, а народ… то же дитё, так что можно писать: задумал царь город построить, новую столицу, пришел, место выбрал, план начертил и начал строить. И дело это великое было его рачительными наследниками доведено до полного блеска завершения.