Близнецы-соперники

Неужели это будет продолжаться до конца жизни?! Матерь Божья, почему они ему не верят? Как же ему добраться до этих фанатиков и убийц и убедить их в своей искренности? Он же ничего не знает! Ничего! Поезд покинул Салоники три года назад, на рассвете 9 декабря 1939 года — и больше он ничего не знает. Только то, что этот поезд существовал.

— Ты собираешься оставаться здесь до окончания войны? — Тиг приехал в Данблейн. Они гуляли по саду около дома, под неусыпным надзором охраны. Они не виделись уже пять месяцев, хотя Виктор позволял емузвонить через коммутаторный телефон. В лох-торридонской операции без него было не обойтись.

— У тебя нет на меня прав, Алек, я же не британский подданный, я не приносил вам присягу верности.

— Я и не думал, что это необходимо. Тем не менее произвел тебя в майоры, — улыбнулся Тиг. Виктор рассмеялся:

— Хотя я никогда не был официально нанят на государственную службу. Ты беззастенчиво нарушаешь воинские традиции.

— Это точно. Я просто делаю дело. — Бригадный генерал остановился. Он наклонился, сорвал травинку и взглянул на Фонтина. — Стоун один с этим не справится.

— Почему? Мы же с тобой говорим по нескольку разв неделю. Я рассказываю тебе все, что могу придумать. Стоун осуществляет решения. Это разумная организация дела.

— Это не одно и то же — и ты это прекрасна понимаешь.

— Придется удовольствоваться этим. Я не в состоянии воевать на двух фронтах сразу. — Фонтин замолчал, вспомнив слова отца. — Савароне был прав.

— Кто?

— Отец. Он ведь знал, что тот груз в поезде — что бы там ни было — способен сделать людей врагами, даже если они сражаются за общую цель.

Они дошли до конца тропинки. В тридцати ярдах от них у стены стоял охранник. Он улыбнулся и потрепал по мохнатой холке волкодава, который ощетинился и зарычал, почуяв запах незнакомца.

— Когда-то эту загадку придется решать, — сказал Тиг. — Ради самого себя, ради Джейн, ради детей. Не можешь же ты провести вот так всю жизнь.

— Я сам себе это говорил бессчетное количество раз. Но пока не знаю, как ее решать.

— Может быть, я знаю. Во всяком случае, догадываюсь. В моем распоряжении лучшая в мире разведка.

Виктор посмотрел на него с интересом.

— И где же ты начнешь?

— Вопрос не «где», а «когда».

— Хорошо — когда?

— Когда закончится война.

— О, пожалуйста, Алек! Хватит слов! Хватит стратегических планов! Мне надоели все эти уловки!

— Никаких уловок. Простое, очень несложное соглашение. Ты мне нужен. В войне произошел перелом. «Лох-Торридон» вступает в важнейшую фазу. И я хочу увидеть плоды операции.

— Да ты маньяк!

— Такой же, как ты! Что вполне понятно. Но ты ничего не узнаешь о «Салониках» — это кодовое название придумал, кстати, Бревурт, — пока мы не выиграем эту войну, поверь мне. А война будет выиграна!

Фонтин внимательно смотрел в глаза Тигу.

— Мне нужны факты, а не пустая риторика.

— Очень хорошо. Мы установили личность некоторых действующих лиц, которые я, ради твоей собственной безопасности и безопасности твоей семьи, тебе не Раскрою.

— Человек в «остине»? В Кенсингтоне и в Кампо-ди-Фьори? С проседью? Палач?

—Да.

Виктор задержал дыхание, стараясь подавить почт непреодолимое желание схватить Тига за шиворот и вытрясти из него признание.

— Ты научил меня убивать. Я могу тебя за это убить!

— Смысл? Я же буду защищать тебя ценой собственной жизни, и ты это знаешь. Дело в том, что он обезврежен. И находится под наблюдением. Если, конечно, он и в самом деле тот палач.

Виктор медленно выдохнул. Мышцы челюсти болели от напряжения.

— Кто еще?

— Два старца из Константинской патриархии. Я узнал о них от Бревурта. Они возглавляют Ксенопский орден.

— Значит, они повинны в бомбежке Оксфордшира! Боже, да как же ты мог...

— Нет, не повинны, — поспешно прервал его Тиг. Они были еще больше потрясены, чем мы, если это возможно. Они меньше всего на свете хотят твоей смерти.

— Но человек, который направлял эти бомбардировщики, был священником! Из Ксенопского ордена!

— Или выдавал себя за него.

— Он застрелился, — тихо сказал Фонтин. — Он покончил с собой с соблюдением необходимого ритуала.

— Никто не застрахован от вмешательства фанатиков!

— Продолжай. — Виктор пошел по тропинке прочь от охранника с собакой.

— Эти люди — худший тип экстремистов. Они мистики. Они верят, что участвуют в священной войне. В этой войне они признают только насилие, переговоры исключаются. Но нам известны авторитетные люди — те, чьи приказы беспрекословно исполняются! Мы можем вызвать в их среде взаимную, вражду, используя давление Уайтхолла, если понадобится, и потребовать решения. По крайней мере, такого, которое выведет тебя из сферы их интересов — раз и навсегда! Это тебе одному не под силу. А нам, — под силу. Так ты вернешься?

— Если я дам согласие, то вся машина придет в действие? Я — часть вашего плана?

— Мы эту операцию осуществим столь же тщательно, как лох-торридонскую.

— Мое прикрытие для Лондона остается в силе?