Близнецы-соперники

– Да? Это очень больно. Я знаю.

– Откуда? – Серб повернулся и удивленно посмотрел на него.

– Потом поговорим. Сейчас надо вернуться к занятиям. Мы должны добраться до вершины вон той горы, пробежать через лес, так, чтобы нас не засекли. – Виктор встал и протянул руку: – Мое имя – Витто… Виктор. А твое?

Серб крепко пожал протянутую руку.

– Петрид. Греческое имя. У меня бабушка гречанка.

– Добро пожаловать в Лох-Торридон, Петрид Михайлович.

Постепенно Виктор с Петридом сработались. Да так удачно, что сержант даже выставлял их в паре против более опытных курсантов в упражнениях по проникновению в охраняемый участок. Петриду позволили переселиться в казарму Виктора.

Фонтину казалось, что ожил один из младших братьев: любопытный, часто неловкий, но сильный и послушный. В каком-то смысле Петрид заполнил пустоту, облегчил боль души. Если этим отношениям что-то мешало, то лишь несдержанность серба. Петрид был разговорчив, засыпал Виктора вопросами, много рассказывал о себе, о своей жизни и, видимо, ждал, что и Виктор ответит ему тем же.

Но после известного предела Фонтин замолкал. Он просто не был расположен к откровенности. Он разделил боль воспоминаний о Кампо-ди-Фьори с Джейн и больше не собирался посвящать никого. Иногда ему даже приходилось осаживать Петрида:

– Ты мой друг, а не духовник.

– У тебя был духовник?

– Вообще-то нет. Это просто фраза.

– Но ведь твоя семья была набожна? Наверняка.

– Почему?

– Ведь твое настоящее имя Фонтини-Кристи. То есть «Фонтаны Христа».

– Да, на языке многовековой давности. Но мы не религиозны в общепринятом смысле слова. Уже давно.

– А я очень, очень религиозен.

– Это твое право.

Прошла пятая неделя, а от Тига все еще не было никаких известий. Фонтин даже забеспокоился: уж не забыл ли тот про него? Может быть, у МИ-6 появились сомнения относительно идеи «развала любой ценой»? Как бы то ни было, жизнь в Лох-Торридоне отвлекала его от саморазрушительных воспоминаний, он снова чувствовал себя сильным и ловким.

Руководители лагеря назначили на этот день тренировочный курс «длительного преследования». Четыре казармы должны были действовать раздельно: каждая группа направлялась в лес под углом в сорок пять градусов от соседей и уходила на десять миль в глубь территории Лох-Торридона. Двоим курсантам из каждого барака давалось пятнадцать минут, затем в погоню за ними устремлялись остальные. Двое ушедших вперед должны были как можно дольше водить преследователей за нос.

Сержанты, естественно, отбирали для пары «беглецов» лучших курсантов. Виктор и Петрид стали первой парой из третьей казармы.

Они побежали по каменистому склону к лох-торридонскому лесу.

– Скорее! – приказал Фонтин, как только они вошли в густой лиственный лес. – Идем влево. И запомни: грязь, наступай прямо в грязь и ломай побольше веток.

Они пробежали ярдов пятьдесят, ломая кусты, шлепая ногами по сырой полоске мягкой земли, которая петляла сквозь лес. Виктор отдал второй приказ:

– Стоп. Хватит. А теперь доведем следы до сухой почвы… Так, хорошо. А теперь шагай назад, точно след в след. По земле… Хорошо. Отсюда бежим назад.

– Назад? – изумился Петрид. – Куда?

– К опушке. К тому месту, где мы вошли в лес. У нас есть еще восемь минут. Времени достаточно.

– Для чего? – Серб смотрел на своего друга так, словно Фонтин внезапно потерял рассудок.

– Чтобы взобраться на дерево. И спрятаться.

Виктор выбрал высокую сосну, быстро взобрался на дерево. Петрид полез за ним. Его мальчишеское лицо раскраснелось. Они добрались почти до самой верхушки и закрепились по разные стороны ствола. Густые ветви их скрывали, зато местность внизу отлично просматривалась.

– У нас в запасе еще минуты две, – прошептал Виктор, взглянув на часы. – Отодвинь тонкие ветки. Прочно обопрись.

Через две с половиной минуты их преследователи пробежали внизу под сосной. Фонтин наклонился к молодому сербу:

– Дадим им еще тридцать секунд и спустимся вниз. Побежим к противоположной стороне горы. Там ее склон выходит на ущелье. Отличное укрытие.

– И будем на расстоянии брошенного камня от старта, – усмехнулся Петрид. – Как ты додумался?

– У тебя, видно, не было братьев, с которыми ты играл в детстве? Прятки были нашей любимой игрой.

Улыбка сползла с лица Михайловича.

– У меня много братьев, – сказал он загадочно и отвернулся.

Сейчас было некогда обдумывать замечание Петрида. Да и не хотелось. В последние семь-восемь дней этот серб вообще вел себя довольно странно. То дурачился, то впадал в тоску и постоянно задавал вопросы, слишком откровенные для полуторамесячного знакомства. Фонтин посмотрел на часы:

– Я спущусь первым. Если никого не замечу, потрясу ветками. Это будет сигнал слезать.