Близнецы по разуму (СИ)

Кир приподнял брови, все еще не произнося ни слова.

Помещение имело отличную звукоизоляцию, в нем велась постоянная видео-запись. Вот только останавливала от рукоприкладства Кира отнюдь не она, а банальная брезгливость. Об таких задержанных руки марать — последнее дело.

Вадим рассказывал: Паша просил, даже требовал позвать его несостоявшуюся жертву, еще находясь в КПЗ людского отдела. Когда его повезли в фангский, едва не прыгал от радости. Хотел попробовать договориться? Поторговаться? Вряд ли полагал, будто Кир спустит ему эту выходку, впрочем, от подонка следовало ждать и этого.

— Ну да… — понял по-своему его молчание Паша. — Ты ж у нас весь такой… герой.

— Я рук стараюсь не марать, — все же произнес Кир, иначе подследственный мог свернуть не туда и понести лишь ему известную чушь.

— Служил бы ты в полиции, будь так.

— А у меня повышенная чувствительность к несправедливости, — Кир поискал взглядом куда бы сесть, направился было к столу, но вспомнил сцену в своем кабинете и решительно повернул к стулу.

— Смешно! Жажда справедливости у него. И потому с фангами спутался?

— Не без этого.

Паша прошипел какое-то ругательство. Только Кир плевать хотел на его мнение даже не с Останкинской телебашни, а с орбиты. В мире существовало поразительно мало людей, к которым Кир прислушивался. Одной из них была Лерка, следующими — Василь Дмитрич и Виктор Викентьевич. Все утверждали, что с некоторыми фангами дело иметь стоит; в отличие от многих людей, с которыми и на одном поле по нужде присесть и то противно.

— Ты поосторожнее: чуЙство справедливости, наиболее сильно выраженное по утрам, с постоянным ощущением вины или обиды, сочетаясь с тяжестью в груди, может быть проявлением депрессивного состояния, — пробормотал Паша и сам же захихикал собственной шутке.

— Не дождешься, — Кир не собирался смеяться над его шутками, тем более несмешными.

Тому, кто чуть не умер, депрессии нестрашны. Поскольку живет, зная, как может быть иначе, и не страдает дуростью по надуманным поводам.

— А если обостренное чуЙство справедливости наблюдается как черта характера еще с детского и подросткового возраста, — не отставал Паша, — сохраняясь всю жизнь, то говорят об «акцентуации» характерологических черт личности, — блеснул он эрудированностью. — Че смотришь? Может, я на психолога хотел…

— Хорошо, что не стал. Так выпьем же за тех, кто очень хотел, но так и не сумел, — откуда он подцепил этот тост, Кир не помнил, но сейчас он очень неплохо лег на язык.

— Издеваешься?

— Издеваюсь, — не стал скрывать Кир.

— И не совестно тебе? Мало отца засадил, теперь еще и меня!

— Нет. Я давал тебе немало шансов, но, видимо, ты из тех людей, которые не умеют и не собираются начинать думать.

Паша выглядел паршиво. Бледный, осунувшийся, с красными припухшими глазами, весь какой-то дерганный, резко оборачивающийся на всякий шум, якобы слышавшийся из коридора. Как наркоман. За тем лишь исключением, что Паша не принимал наркотики. Наркоманы долго не живут, а Паша хотел протянуть подольше и слишком боялся за собственную шкуру.

«Ты и меня боялся, — подумал Кир. — Чем же тебя зацепили?»

Киру жаль его не было. С чего бы вдруг? Но приставить к Паше дополнительную охрану стоило. Паша был напуган. Причем отнюдь не возможностью сесть. Он боялся чего-то или, скорее, кого-то другого, с кем Кир очень хотел бы познакомиться.

— Чем же тебя зацепили? — спросил Кир уже вслух.

— Знаешь… — Паша уселся на кушетку, сцепил пальцы в замок, расцепил, засунул руки подмышки, скрывая тремор. — Когда я учился в школе, некоторые одноклассники меня гнобили. Били, унижали, делали гадости исподтишка.

— Паша, у тебя ломка? — прямо спросил Кир.

— Рехнулся?! — возмутился тот, причем с таким выражением лица, что стало ясно: не лжет. — Это же… дерьмо полное. Против человечности, ясно тебе?!

— Далась тебе эта человечность. Принадлежность к какой-либо расе еще никого не сделала лучше.

— Наркоши не живут долго, а я смерти боюсь до усрачки! — выпалил Паша и зажмурился.

Скрывать не стал, сказал правду, ничуть не собираясь держать лицо. Видать, действительно приперло.

— Чем зацепили… чем зацепили… Выходом из тупика! — заорал Паша. — Я так хорошо жил, пока отец не сел. Вернее, ты его не засадил, ментяра. А теперь? Все дороги передо мной закрыл, говнюк! ЧуЙство справедливости у него? Да вертел я эту твою справедливость! К тому же ее и нет. Гребаный фантом! О какой справедливости речь, когда фанги рядом? Вот кого я ненавижу!

— Я в курсе.

— В курсе он! Я за границу уехал бы, да там еще хуже! Россия передовой страной стала, но не сама по себе, а потому что весь остальной мир охренел! Из-за проклятых фангов, которых ты, говнюк, защищаешь! По глазам вижу, с удовольствием послал бы меня учиться или на завод. Только хренушки! Я из другого текста! Я не гребаный винтик, я!..

— Паразит.

— Паразит?! — заорал Паша. — Я? Потому что хочу жить достойно, а не выживать, как другие?

— Ты хочешь жить за счет других.

Паша снова потер руки.