Близкий Контакт

Ты обиженно поднялся и удалился в комнату. И это доконало меня, убедив в собственной правоте. Ты посчитал теперь ниже своего достоинства продолжать выпрашивать еду. Похоже, ты воспринял мое высказывание на своем языке как некую неуместную оскорбительную шутку и не собирался мне потакать. По глупости я попытался вернуть наши отношения в прежнее русло: я отрезал кусочек ветчины, положил его на пол и позвал: «Кис, кис, кис…» Но ты не пришел. Оно и понятно, разве я смог бы поддерживать прежние отношения с собакой, после того как она сказала мне «мама»?..

Я не смог заставить себя пойти за тобой и попытаться «заговорить» снова. Но вести себя с тобой я стал отныне совсем по-другому. Я стал приглядываться и начал замечать массу проходивших доселе мимо моего внимания мелочей, доказывающих твою абсолютную разумность.

Как-то раз ночью я проснулся от мягкого стука. Напрягая зрение, я разглядел в полутьме, как ты, спрыгнув со стола и что-то взяв с ковра в зубы, идешь с этим продолговатым предметом к двери. Я без труда догадался, что это. Раньше твою странную привычку воровать авторучки я объяснял себе тем, что, сидя у меня на коленях, ты часто наблюдаешь за тем, как ручка, красивая и блестящая, шевелится в моих руках, тянешься к ней, хочешь «поймать», но я не даю тебе этого сделать. И вот время от времени, по ночам, ты сублимируешь этот свой нереализованный животный инстинкт в воровстве. Я даже не пытался найти твоему поведению иного объяснения, и меня ничуть не смущало, что ты все-таки кот, а не сорока.

Я уже несколько раз отнимал у тебя ручки, но парочку ты все-таки «увел» безвозвратно. Благо, особой ценности в них не было, и я не утруждал себя их поисками. На этот раз я повел себя по-другому. Я выследил, как ты, победно пронеся ручку по коридору, прошел в гостиную и забрался с нею в стенной шкаф, где я храню старые документы и заглядываю куда очень-очень редко.

Я прождал минут пять, но снаружи ты не появился. Я на цыпочках вернулся в свою комнату и, стараясь, не шуметь, лег обратно в постель. Я решил потом, когда, например, ты будешь спать, посмотреть, что ты там делал. Помнится, я долго не мог уснуть, мысли хороводом роились в моей голове. Я думал о тебе, о том, что если верны мои догадки о твоей разумности, то могу ли я спокойно чувствовать себя в своем собственном доме? Я думал о космосе и о том, что мы смогли обнаружить на доставленном «Стеллой-212» образце. Генетический код органических останков на камне был прочитан, и сейчас в соседней лаборатории действительно выращивалась внеземная жизнь, которая оказалась кремниевой грибковой колонией. Я видел ее в микроскоп: тончайшие голубовато-белесые волокна. Я думал о контакте, о том, что мои детские мечты о встрече с иным разумом могут реализоваться так неожиданно и вовсе не на другой планете, а в моей собственной квартире.

«И зачем они нам?» − думал я о белесых волокнах. Если эта жизнь не разумна, то она или бесполезна, или опасна для нас. Что с того, что на Земле появится на один вид поганок больше? Это и будет величайшим достижением науки, результатом героизма астронавтов, применения самой передовой космической техники и новейших разработок в области биологии? К этому-то человечество и шло тысячелетия? «Нет, брось, − отвечал я себе. − Вопрос не в том, что нам нужен именно этот биологический вид, а в том, что, мы, выходит, все-таки не одиноки во Вселенной. Что другая жизнь существует, а значит, скорее всего, существует и другой разум, с которым мы сможем обменяться информацией, мыслями, чувствами и идеями…»

«А действительно ли нам это нужно? − вновь возражал я себе. − Так ли уж важен нам этот контакт, если я, например, годами живя в одной квартире с собственным котом, ни разу даже не попытался установить с ним контакт? А может быть, мы ищем в космосе себя и только себя? Ведь нам никогда не узнать, о чем думает эта плесень, но мы заранее готовы признать, что она неразумна − на том лишь основании, что она не строит домов. Но ей не нужны дома! Мы так кичимся своей «созидательной деятельностью», мы мним себя Творцами, но ведь, в отличии от Бога, мы никогда не создаем чего-то из ничего, мы всегда лишь что-то переделываем. Гончар гордится тем, какой замечательный он сделал горшок из глины, но какое-то более естественное, более природное существо, которому этот горшок не нужен, посчитало бы, что он просто испортил глину: она была свежей и мягкой, органично влитой в грунт, а теперь это нечто твердое, обожженное, с болью изъятое из естественного контекста…»