Ближе, чем ты думаешь

Сидя за рулем, я понимала, что должна найти Алекса, но была слишком ошеломлена, чтобы собраться с мыслями и придумать, как действовать дальше.

Мне всё про вас рассказали. Надеюсь, они увезли ребенка как можно дальше от вас.

Что это вообще могло значить? Алекс не голодал. На его теле не было синяков. Да и не могло быть: мы никогда не били его.

Все, что могло прийти мне в голову — так это то, что в соцслужбу на меня просто кто-то настучал. Если вы, подобно мне, воспитывались, переходя от одной приемной семьи к другой, то наверняка знаете этот тип людей: эдакий подлый, мерзкий, мстительный подвид человека, который станет пользоваться прикрытием социальной службы как оружием, строча анонимки на соседей, коллег или кого угодно другого, к кому он испытывает ненависть.

Я не думала, что среди моего окружения есть кто-либо подобный. Уоррен Плотц явно не способен на такое предательство: он просто-напросто проспал бы все на свете. Я не конфликтовала ни с кем из соседей. У меня не было врагов.

По крайней мере я о них не знала.

Я заставила себя съехать с подъездной дорожки и выехать на улицу, хотя бы ради того, чтобы миссис Фернклифф не успела натравить на меня полицию.

Но когда я это сделала, меня охватила паника.

Алекса больше нет.

Его забрала социальная служба.

Чем больше я пыталась убедить себя в том, что произошло простое недоразумение, тем больше понимала, как ошибалась. Социальные службы не являются за просто так и не отбирают чьего-то ребенка только потому, что нянька пожаловалась на поздний приезд родителя. Они делают это только тогда, когда у них есть веские причины или, по крайней мере, когда они считают, что эти причины у них в самом деле есть.

И они без соответствующих поводов не возвращают ребенка родителям.

Это был один из тех принципов, которые мне пришлось усвоить, пока я пребывала под опекой штата. Но главному выученному мной в детстве уроку — который теперь откликнулся подобно старому — меня научила одна из приемных сестер. Я тогда размышляла о том, как меня вырвали из привычного, удобного места, чтобы без видимой причины отправить в приют.

— Это ведь настоящий кошмар, — простонала я.

— Нет, дорогая, это система опекунства, — ответила она. — Беда всегда ближе, чем ты думаешь.

Глава 3

Все тело покрылось холодным потом. Машиной я управляла чисто интуитивно. Похоже, мои руки напрочь прекратили мне подчиняться.

Я свернула на проспект возле той улицы, где жила миссис Фернклифф. Двойная желтая линия казалась размытой от застилавшего глаза пота или слез. Мне хотелось позвонить Бену. Просто до ужаса хотелось. Но в дополнение к своим исследованиям и двум классам, в которых он работал ассистентом преподавателя, ему еще приходилось частично вести обучение в Центре образования в Университете Джеймса Мэдисона. Он никогда не брал трубку, когда работал со своими учениками.

Возник вопрос и о том, куда же делся мой телефон. Я поискала в привычных местах: на столе у входной двери, в сумке с подгузниками, за диванными подушками, — и не нашла его.

Единственный человек, к которому я могла бы обратиться в подобной ситуации, был Маркус Петерсон. Он был моим менеджером в «Старбаксе», а сейчас просто оставался хорошим другом, который бросил бы все, чтобы помочь мне.

Единственная проблема была в том, что его контакты тоже были сохранены в пропавшем телефоне. В самом деле, кто теперь запоминает наизусть телефонные номера друзей?

А больше обратиться было не к кому. Остальные мои друзья либо жили слишком далеко, либо же я общалась с ними лишь от случая к случаю. Что касается наших родителей, то Бен был из Алабамы, а моих, можно сказать, и вовсе не существовало. Вот один из самых жестоких фактов взросления в приемных семьях: когда дела идут хуже некуда, не к кому обратиться, нельзя опереться на родное плечо.

Совершенно не представляя, как действовать дальше, я поехала в социальную службу, надеясь, что Алекс все еще там или что кто-то еще, работающий допоздна, сможет сообщить мне его местонахождение.

Ближайший офис находился в Вероне, рядом с комплексом правительственного центра. Социальные службы долины Шенандоа были одним из двух агентств, с которыми мне довелось познакомиться еще в детстве. Их офисы, как правило, представляли собой строгие кирпичные коробки без окон наподобие складов. Что ж, ладно. Если вы когда-нибудь были ребенком, которого вечно таскали с места на место, может быть, и вам знакомо чувство, что тебя вроде как… складируют.

В четверть седьмого вечера во вторник на стоянке была лишь одна машина, маленький «шеви». Может быть, его владелец все еще на работе и подскажет мне, что да как.

Вход для сотрудников располагался в левой части здания. Над дверью горел маленький фонарик в защитной сетке. У двери не было ни звонка, ни домофона.

Не зная, что еще можно предпринять, я стала стучать кулаком в дверь.