Блюститель

Возле выхода его не было. И в коридоре — не было. Оставалось ждать. Из зала выбирались, а точнее выдавливались, полуживыми. Измочаленные люди приходили в себя, словно после карусели, когда встают на землю, а она продолжает кружиться, и трудно вспомнить, откуда пришел и куда надо идти. Потом глаза их отыскивали дверь, и они спешили на свежий воздух, чтобы отравиться сигаретой, стряхнуть накопленную в очереди злость и почувствовать радость маленькой, но все-таки удачи перед главной добычей. Однако вид у добытчиков был далеко не геройский. Но ее, здоровенный, где-то застрял. Проскользнуть незамеченным он не мог. Тоня вышла к курящим. Стараясь не выпускать двери из поля зрения, прошлась между мужиками, увидела высокого человека в телефонной будке, подбежала к нему, но вовремя остановилась, по асфальту ползла черная змейка мочи. Да и обозналась. Начинало смеркаться. Без фуфайки было уже прохладно. А мужик словно растворился. «Почему все они такие мелочные. Ладно бы сама пролетела, так еще и бабку втянула, — ругала себя, — чего доброго не поверит и решит, что зажилила ее билет. Но маячить у этого входа бессмысленно, надо возвращаться».

Старушку Тоня увидела сразу. Она блуждала по набережной и тоже заглядывала в лица. Тоже искала. Тоня уныло подошла и молча встала рядом, не зная, как оправдываться.

— Ой, ну где ты пропала, бегает, а мне переживай! Вот, билет и сдачу он велел передать.

Она чуть не заплакала.

А минут через пятнадцать к ним подошел вежливый юноша и предложил билеты, без всякой очереди, по пятерке за штуку.

5

Перегруженный «омик» отвалил от пристани раньше времени.

Поначалу Тоне казалось, что половина пассажиров останется без мест. Она продиралась между рядами деревянных диванов, стараясь переступать, но все равно запиналась о чужие вещи, спрашивала, не найдется ли местечка, и недоверчиво выслушивала торопливые отказы, и при этом, чтобы не отчаяться, взбадривала себя иронией, размышляла, до чего ненасытна человеческая натура: пока не достала билет, молила судьбу пропустить на несчастное суденышко, только бы плыть, даже стоя на одной ноге, но не успела вступить на палубу, стала искать местечко, самое плохонькое, лишь бы присесть, и ведь найдет и станет мечтать, как бы прилечь и вытянуть ноги, которые невыносимо крутит после суматошного дня, которым позарез необходимо принять горизонтальное положение, чтобы наконец-то отлила загустевшая кровь, но стоит дивану освободиться, он сразу покажется жестким, а голову не устроит подложенная под нее рука…

Увидев парня в брезентухе и рядом с ним полоску дивана, прикрытую шляпой, Тоня хотела сесть, но парень стал горячиться и кричать, что это место — для его «корифана».

— Перетопчется корифан, — обрубила Тоня и втиснулась на краешек, но сразу почувствовала, что ее теснят. Еще немного, и она окажется на затоптанном полу среди вещей. Вспыхнув от обиды, она что есть силы ткнула локтем прижавшуюся к ней брезентуху — парень отодвинулся.

В дверь заглянул мужик в тельняшке и крикнул на весь зал, что курить в салоне запрещается. «Дались им эти салоны, — разозлилась Тоня, — здесь салон, в обшарпанном автобусе тоже салон, как у мадам Шерер или у свекровки — „экспрессия с семужным посолом“». А на палубе, наверное, красотища: лунная дорожка на воде, звезды отражаются, а берега, скорее всего, черные, таинственные. Сильнее, чем к звездам, ей хотелось на свежий воздух, от тяжелых запахов, но она боялась остаться без места. Словно чувствовала, что парень в брезентухе постарается найти своего «корифана».

Так и вышло. Вскоре он окликнул обрюзгшего мужчину в летнем пальто стального цвета. В таких пальто когда-то приезжало к ним в деревню областное начальство. Но это пальто все было в почерневших масляных пятнах и без одного кармана.

— Я для вас, Владимир Иванович, занимал, а вот эта села.

Владимир Иванович тяжело поднял голову и хмуро посмотрел сначала на Тоню, а потом на того, кто окликнул.

Он был пьян.

— Что-то я тебя не припомню, ты чей?

— Смусовский я, Селезнев из СМУ-3.

— СМУ-3 знаю, как же. А чего она тогда села, — он еще раз посмотрел на Тоню и, шлепая толстой нижней губой, спросил: — Ты чего расселась?

— А ты чего раскомандовался?

— Ты как со мной говоришь? Ты знаешь, что я могу с тобой сделать? А ну встань!

Мужчины, сидящие напротив, переглянулись, и один из них сказал:

— Топал бы ты отсюда, и так дышать нечем.

Владимир Иванович повернулся к ним всем корпусом, посмотрел, пожевал нижнюю губу и, не вспомнив про Селезнева из СМУ-3, пошел дальше, придерживаясь за спинки диванов.

— Это же Парамонов, — прошептал Селезнев, — какими делами ворочал. Большой человек был!

— Так что же он вместе с нами, маленькими, за рыбкой поехал? Большим ее привозят, — усмехнулась Тоня.

— Да вот подсидели завистники, анонимками доконали. А ведь две дачи имел, под городом и на море. И первую в городе «Победу». А ты ему место не уступила.

— Тоже мне, большой человек, с женщиной связался.