Блю из Уайт-сити

Я звоню в дверь к Колину. Около дома холодно, хотя погода довольно теплая — градусов пятнадцать-двадцать. Но по улице гуляет ветер, пробирающий до дрожи. Ветер приносит с собой весточки и приветы со всего Уайт-сити: запах чипсов и неухоженных младенцев, обрывки порванных и выброшенных лотерейных билетов, дребезжащие жестяные банки, содержимое которых до последней капли было высосано прыщавыми придурками. Уже смеркается; каждый раз, приходя сюда, я ощущаю скрытую опасность. Вот и сейчас вижу, как несколько парней направляются к моему «бимеру», стоящему метрах в пятнадцати от того места, где я нахожусь. Подошли. Один из них плюет на капот. Но машину не трогают. Она стоит под фонарем, как раз рядом с камерой наблюдения.

Я снова нажимаю на звонок и смотрю в щель для понты. Она, естественно, забита. Ничего, кроме металлической решетки, не разглядеть. Но я уверен, что звонок не работает, потому что вижу, как в закрытом решеткой правом окне маячит чья-то тень. Дома наверняка кто-то есть. Я знаю, Колин меня не подведет. Он не из тех, кого дома не застать.

Я крепко прижимаю лэптоп, который принес Колину в починку, — опасаюсь, что какой-нибудь недоносок с помятым лицом, какой-нибудь живущий на социальное пособие голодранец в белых кроссовках «Рибок», выхватит его у меня. А ведь это не просто лэптоп, у него и встроенный модем, и CD, он обошелся мне в пять тысяч, и теперь вот сломался.

Я разозлился, когда он меня предал. Все меня предают — мое тело, мой компьютер, Нодж — все и вся всегда меня предают. Он взял и вечером уничтожил файл, над которым я корпел целый день. Этот мерзкий, злобный компьютер все уничтожил. Гад поганый. Я так разозлился, что швырнул его (памятуя о цене) на диван. Но он полетел мимо дивана и попал в стену. После этого половина клавиш на клавиатуре печатает не те буквы, и я не могу найти ни один файл. Я принес его Колину в починку. Колин — компьютерный гений. Лучшие компьютерные компании страны предлагали ему заняться разработкой программ для них. Но Колин должен сидеть дома и ухаживать за мамой. Он зарабатывает ровно столько, чтобы хватило на оплату счетов за лечение, размеры которых можно себе представить, зная, что у нее запущенная ипохондрия, застарелый артрит, боли в спине, люмбаго и хроническая депрессия.

Я начинаю стучать в дверь кулаком — звонок, очевидно, сломан. Тут же раздается крик метрах в пяти от двери:

— Слышу, слышу. Подождите… кто там…

Это мама Колина, известная в Уайт-сити мегера. Она целую вечность ползет до двери, шаркая ногами, бормоча что-то и хлюпая носом. Мне кажется, запах, исходящий от нее, проникает даже сквозь щель для почты. Я живо ее представляю: в неизменном халате, с потупленным взглядом. Кожа как у ящерицы.

— Кто там?

— Это я, миссис Берден. Фрэнки Блю.

— Какой Фрэнки?

— Фрэнки Блю. Фрэнсис. Друг Колина.

— Какой Фрэнки?

Оливия Берден. Шестидесяти пяти лет от роду и практически беспомощная старуха. Беспомощности предшествовала депрессия, а депрессии — просто глупость. Мне она никогда не нравилась, даже во времена моего детства. Уже тогда, не будучи слабой, она изображала слабость, выковывая наручники для любимого сына. Сначала это были маленькие наручники, но по мере взросления Колина их размер увеличивался.

Ее нынешняя слабость приковала Колина, и спасения не будет, пока она не умрет. Оба брата Колина сбежали от нее в другие страны, и он остался один. Они могли бы переехать, но Оливия не хочет. Ненависть к жизни так же глубоко проникла в эту злобную, упрямую старуху, как угольная пыль в пальцы моего отца. Сейчас, когда разум почти покинул ее, эта ненависть стала более заметной, она проступила наружу.

Я приседаю и снова кричу в щель для почты:

— Это я, Фрэнсис Блю. Я пришел к Колину.

— К какому Колину?

Я вздыхаю и оглядываюсь. «Бимер» цел и невредим. Кто-то шаркает за дверью, я слышу извиняющийся, кроткий голос Колина.

— Мама, это Фрэнки. Фрэнки пришел. Он сломал свой компьютер и хочет, чтобы я его починил.

— Вечно твои компостеры. Чушь какая-то. Ничего не понимаю.

Колин повышает голос на один или два децибела.

— Фрэнки, извини. Я сейчас подойду. Она немного растерялась. Только ключ найду.

— Не торопись.

Я отступаю назад, плотнее запахивая плащ. Ветер усиливается, он уже свистит у меня в ушах. По звуку это напоминает приземляющийся вдалеке самолет. Через пару минут ключ поворачивается в замке, и дверь открывается.

Колин виновато улыбается, мол, что я могу поделать. Его дешевая золотая серьга поблескивает в сумерках прихожей. Глаза размыто-неопределенного цвета. Бледные шрамы от прыщей рельефно проступают на лице — наверное, от холода. В квартире всегда холодно, хотя вряд ли у них нет денег на отопление.