Блю из Уайт-сити

14 августа выдалось очень жарким. Память сохранила следующий краткий перечень его атрибутов: бегуны Зола Бадд, Коэ, Оветт и Крэм на Олимпиаде 84-го года, Морган Фэрчайлд в «Дороге Фламинго», Аль Пачино в «Лице со шрамом», Ку Старк, яппи[35] (до того, как они стали юппи), а также теннисисты Крис Эверт и Джон Ллойд. По телевизору начали показывать сатирический кукольный сериал «Ситтинг имидж», который соперничал по популярности с «Ремингтонской сталью». Торговцы наркотиками сидели за рулем «бимеров». «Подземка», телепрограмма «С добрым утром». Пиа Задора с ее потрясающим бюстом — предел наших мечтаний, несмотря на то, что мы смеялись над ней, да и она сама не раз выставляла себя на посмешище.

В то утро — волны дрожащего от жары воздуха настигли меня сразу, как я проснулся в муниципальном доме с тремя спальнями, к которому мои родители приковали себя почти на всю жизнь — мы решили провести день 14 августа все вместе. Чтобы отметить экзамен по вождению — Тони сдал его первым из нас на прошлой неделе. Он должен был заехать за нами ко мне домой. Нодж и Колин уже пришли, и мы сидели втроем у окна эркера и выслеживали Тони, сдвинув тюль в сторону. Занавески пахли моим домом, моей улицей, запах чистоты, неопределенный запах с легким оттенком искусственного цветочного освежителя. Это один из тех запахов, у которых есть вкус: горьковатый и вязкий одновременно. Вкус прошлого, родителей, ограничений.

Мы услышали на другом конце улицы шум, это было похоже на звук мощного мотоцикла — нарастающий, расширяющийся рев. Я скользнул взглядом по соседним домам, пытаясь разглядеть, что происходит на ближайшем перекрестке. Было только десять утра, но в жару испарения от асфальта искажали предметы, заставляя колебаться и извиваться изгороди из бирючины на противоположной стороне улицы.

Оказалось, что ревела машина: большая двухлитровая «кортина-гиа» с V-образным двигателем — цвета золотистого металлика с затемненными окнами, люком и прикрепленным сзади запасным колесом. Она неслась на угрожающей скорости сквозь плывущий от жары воздух прямо по середине дороги. Голуби бросались врассыпную при ее приближении. Женщина, толкавшая перед собой дешевый детский складной стульчик на колесиках, проводила машину злобным взглядом. К реву мотора примешивалась громкая музыка. Я мог разобрать только басы ударных, этого было недостаточно, чтобы понять, кто играет.

«Кортина» подъехала ближе. Она мчалась с восточной стороны дороги, освещаемая сзади ярким солнечным светом. Сверху по лобовому стеклу шла полоска зеленого полупрозрачного пластика: на одной стороне было написано Винс, на другой — Сью. Краска изрядно пооблупилась, над одним из колес корпус был даже перекрашен сверху фиброволоконкой. На капоте красовались ржавые пятна, но в тех местах, где краска сохранилась хорошо, машина была отполирована до блеска, и солнечные блики вспыхивали то там, то тут на крыше, куда свет струился сквозь листву платанов, выстроившихся вдоль Черчилль-стрит.

Теперь я мог разглядеть Тони, он пригнулся к ветровому стеклу. На нем были большие солнцезащитные очки с желтыми стеклами, и он жал на гудок автомобиля, изображая первые восемь тактов «Colonel Bogey». Я уже понял, что за музыка играла: это был «White Lines (Don’t do it)» Грандмастера Флеша и Мелле Мела[36]. Сильные, нескончаемые басы.

Тони снова нажал на клаксон и закурил: когда средства позволяли, он курил «Махаваттс» — длинные коричневые турецкие сигареты без фильтра. Лакричная бумага вечно прилипала к его губам и окрашивала их в коричневый цвет. Он держал сигарету между пальцами и покачивал ею в такт бушующих ударных, оравших и вырывавшихся из динамиков стереопроигрывателя «Пионер». Я слез с подоконника, подтянул свои белые «ливайсы», с любовью выстиранные и отглаженные матерью. Она же их и подшила, но недостаточно коротко, так что они волоклись по мостовой, если я их постоянно не подтягивал. Сзади на подпушке, которая часто попадала под каблук моих черных «мартинсов», уже вылезла нитка. На футболке у меня было написано «Like a virgin»[37]. Рукава были длинноваты, а сама футболка слишком короткая, едва доставала до пояса брюк, — дешевая подделка, грубо контрастировавшая с моей аккуратной стрижкой пай-мальчика.

Я подождал, пока Тони подаст мне знак: улыбка осветила его красивое, загорелое лицо. Свет проникал сквозь листву, и оттого потрескавшаяся мостовая была разрисована тенями.