Нодж кашляет, он не находит это забавным. Ему вопрос кажется проявлением неуважения — не к нему, а к женщинам. Нодж строит из себя феминиста, так же, как Тони, — женоненавистника. Думаю, им просто важно быть в контрах друг с другом. Только Колин остается самим собой, неудачником и пессимистом.
Наверное, Нодж — единственный таксист в Лондоне, читающий «Нью Стэйтсмен». Представляю, как его рассуждения о сексизме, расизме и долгах «третьего мира» обескураживают клиентов.
Сигарета уютно располагается в складках его рта.
— Это что, соревнование?
Нодж вынимает окурок изо рта и начинает тушить. Он придавливает его так, как будто вместо пепельницы перед ним голова Кевина Галлена.
Потом принимается за свои креветки. Их черед настал после того, как он поглотил почти половину колинской курицы, оттяпал приличный кусок «Духа Таба», съел три лепешки и пригоршню риса, который мы заказывали на четверых. Я тихонько напеваю футбольную песенку.
— Кто сожрал все пироги? Кто сожрал все пироги? Ты, жирдяй, ты, жирдяй, ты сожрал все пироги.
В ответ на вопрос Ноджа Тони лишь пожимает плечами, обтянутыми сшитым на заказ из дорогого темно-синего сукна пиджаком на четырех пуговицах.
Тони пытается изобразить невинность, получается не очень убедительно. Единственное, что ему не удается убедительно изобразить — это невинность. В его лице всегда присутствует плотоядность.
— Нет, мне просто интересно.
Нодж по-прежнему относится к этой затее с подозрением. Он всегда ко всему относится с подозрением, а Тони всегда всех подначивает. Он щурится, защищая глаза от дыма, который все еще клубится над его намокшим, но так и не затухшим окурком. Кожа у него загорелая, шея похожа на пожарный шланг на фоне серой рубашки, которую пора бы на тряпки порвать.
Тони и Нодж никогда не ладили друг с другом. Но, хотя я не в восторге от поставленного вопроса, мне нравится, как Тони забрасывает свои удочки. Именно это делает его забавным. А что бы от него осталось, если бы он перестал быть забавным?
Я уже придумываю, что наврать в ответ, когда вдруг Колин начинает говорить своим тихим, неуверенным голосом:
— Это за одну ночь или за один раз?
У Колина, как и у Ноджа, шея тоже красная, только не от загара. От смущения. Его кокетливая осведомленность необыкновенно мила. Я не уверен, что Колин вообще кого-либо довел до оргазма, не считая, конечно, его самого, в чем, подозреваю, он поднаторел. Едва подняв свой взгляд на Тони, он снова опускает глаза на стакан с «Хольстен-Пилс». Уже шестой за вечер, поэтому он вдруг так расхрабрился.
Очень громкая музыка. Причем это не индийская пташка, щебечущая под переливы двух ситар, а что-то очень тяжелое и мрачное; наверное, первый альбом «Портишед». Подозванный официант подходить не торопится.
— Можно сделать музыку потише?
Он пожимает плечами. Чуть погодя уровень громкости уменьшается приблизительно на одну десятую деления. Ближе к ночи, когда официантам станет совсем скучно и они начнут предвкушать момент расставания с назойливыми посетителями, громкость вернется на прежний уровень.
Конечно, Нодж прав. Это самое настоящее
Но слово «соревнование» мы стараемся не использовать. Таковы правила. У нас много правил. Мне было бы трудно все их сформулировать. Прежде всего потому, что их существование не признается. Все это как бы Игра. Одна из игр, вливающаяся в реку большой Игры.
Я, может, много себе позволяю, рассуждая так и приходя к таким выводам. Я всегда был склонен к абстракциям. У меня ведь есть диплом, и вообще. Все это обеспечивает мне особое положение. Конечно же, в разумных пределах.
— За один раз, — отвечает Тони.
Я тут же встреваю, поскольку это интересовало меня с того самого момента, как Колин задал свой вопрос:
— А что считать одним разом?
Тони растерялся. Я настаиваю. Мне важно разобраться. Раз уж речь идет о соревновании, я хочу выяснить правила игры.
— А как насчет множественных оргазмов? Они считаются за один? Или за сколько?
Тони кивает, признавая, что проблема существует. Нодж продолжает делать вид, что ему все это противно, но дает понять, что
— За раз будем считать период от начала эрекции до ее спада, — говорит Тони с уверенностью в голосе, но выражение лица все равно выдает его сомнение. Он допивает «Маргариту» и заказывает еще одну.
Я оборачиваюсь. Это не дело. Я стучу пальцем по столу, как нетерпеливый учитель.
— Нет,
Тони чувствует, что потерпел поражение.