Через два дня в очередном донесении атташе писал: «До 7.09.39 10 часов на западе никакой войны фактически нет. Ни французы, ни немцы друг в друга не стреляют. Точно так же нет до сих пор никаких действий авиации. Моя оценка: французы не проводят ни дальнейшей мобилизации, ни дальнейших действий и ожидают результатов битвы в Польше»[124]. Становился все более очевидным горький для поляков факт вероломного отказа союзников от выполнения торжественно взятых обязательств. Но польские руководители все еще не могли до конца поверить этому. Они продолжали настаивать и просить. Тогда французские вожди возмутились. «Польский военный атташе продолжает нам надоедать! — писал Гамелен.— Я знал также, что польский посол в Париже проявлял нервозность и даже несправедливость в отношении французской армии и особенно авиации»[125]. Единственным результатом настойчивых действий польского атташе было решение французского правительства послать в Польшу морем из Марселя через Галац и Румынию батальон танков и 5 дивизионов артиллерии с боеприпасами. Однако даже с этим французы безнадежно опоздали. Тем не менее в ноте от 10 сентября, обращенной к Рыдз-Смиглы, Гамелен, не стесняясь, утверждал, будто французская армия и авиация активно помогают полякам. «Большее сделать для меня невозможно», — писал он. Правда, еще 3 сентября было организовано демонстративное французское наступление в секторе Саара. Оно с самого начала не преследовало никаких реальных задач оперативного характера. Согласно приказу Гамелена командующему Северо-Восточным фронтом генералу Жоржу от 4 сентября, цель наступления состояла лишь в том, чтобы установить контакт с линией Зигфрида между Рейном и Мозелем и сковать здесь немцев. Робкая демонстрация не отвлекла с польского фронта ни одного немецкого солдата, ни одного орудия или танка. Уже 12 сентября Гамелен решил приостановить даже это подобие наступления «ввиду быстрого развития событий в Польше». В своей инструкции № 4 он потребовал начать отвод войск из района вблизи линии Зигфрида, который заняли французские войска, а вечером того же дня доложил высшему франко-британскому военному совету о необходимости приостановить атаки, которые не могут больше повлиять на события в Польше. Гамелен заявил: «В настоящее время больше нет необходимости немедленно обеспечить базу атаки против линии Зигфрида... Если осуществится атака противника через Люксембург и особенно через Бельгию, нам не хватит всех наших активных сил, чтобы противостоять ему»[126]. Совет поспешно одобрил решение Гамелена. Французский историк Гутар, автор труда о войне 1940 г., не без остроумия замечает: «Французы и англичане почувствовали облегчение, а так как немцы его тоже почувствовали, то можно оказать, что редко бывало, чтобы какое-нибудь решение вызвало в обоих лагерях такое единодушное облегчение»[127]. Однако, считая для себя невозможным активно помочь Польше, англо-французский военный совет был готов действовать более решительно, в случае если бы германские войска стали угрожать Балканам. В упомянутой инструкции Гамелена от 12 сентября имеется параграф, говорящий, что если главные силы противника будут продолжать наступление в направлении Балкан, то «ничто нам не помешает» действовать активно. Другая инструкция Гамелена, изданная 15 сентября, гласила, что, если немцы начнут наступать в Румынию, то есть опять-таки в направлении Балкан, «мы не будем оставаться полностью пассивными». Таким образом французские и английские руководители раскрывали карты: они не хотели помочь Польше, ссылаясь на отсутствие сил. Но этих сил оказывалось вполне достаточно для активных действий, когда создавалась угроза опорному пункту западного империализма на Балканах.
В Лондоне господствовала та же атмосфера, что и в Париже. В этом очень быстро убедилась польская военная миссия, прибывшая в Англию 3 сентября и тщетно пытавшаяся в течение недели добиться аудиенции у начальника имперского Генерального штаба Айронсайда. Когда же она была принята, то узнала, что может рассчитывать лишь на получение старых винтовок, и то через 5—6 месяцев.
Мистификация, проводимая западными союзниками и очень скоро ставшая предельно ясной для поляков, вызвала с их стороны гневный протест. Уже 12 сентября начальник польской миссии во Франции писал: «Ввиду того что польская армия, сражаясь героически в течение 16 дней, сдерживает одна все моторизованные силы и почти всю бомбардировочную авиацию немцев, вместе со всем польским народом неся огромные потери и жертвы, я имею честь, господин главнокомандующий, поставить вас в известность, что польский посол в Париже получил приказ передать сегодня его сиятельству господину председателю Совета ноту протеста в отношении недостаточных действий бомбардировочной авиации союзников»[128].