Блиц

Если бы я хотела когда-нибудь попасть в национальную команду по волейболу, если бы я хотела попасть на Олимпийские игры, Майк был бы тем, кто мог бы помочь мне добиться этого.

— Он предложил тебе стать его клиентом, — сказала мама.

Мое сердце билось слишком быстро, чтобы ответить. Только это не было похоже на учащенное сердцебиение от счастья. Это было больше похоже на страх.

Разве это не было моей мечтой? Год назад этот звонок заставил бы меня улыбнуться от уха до уха. Но сейчас? Я не чувствовала своего лица.

— Он считает, что переезд в Монтану был бы хорошим решением. — Мама тихо усмехнулась, как будто сомневалась в оценке Майка. Президент Международного олимпийского комитета мог бы сказать ей, что я сделала правильный выбор в пользу «Диких кошек», а она все равно не поверила бы.

— Майк считает, что ты сможешь продемонстрировать свой талант в «Штате Сокровищ», — сказала она. — Твои показатели будут выше всяких похвал. И хотя в этом году у тебя не будет большой конкуренции, риск получить травму меньше.

У Майка Симмонса сложилось мнение обо мне. Майк Симмонс предложил мне стать его клиентом. Майк Симмонс считал, что я приняла правильное решение.

Это казалось нереальным.

Мама продолжала говорить, но я не могла перестать повторять его имя.

Майк Симмонс. Майк Симмонс. Майк Симмонс.

— Он хотел бы в ближайшее время созвониться с тобой, чтобы обсудить дальнейшие шаги. Как мы и планировали, тебе нужно будет некоторое время поиграть на международной арене. Он надеется получить для тебя предложение в Италии. Это позволит тебе сделать лучший шаг в долгосрочной перспективе, когда ты вернешься в Штаты.

Италия. Еще одно слово, еще одна возможность, которая должна была заставить меня прыгать от радости.

Таков был план, верно? Играть в колледже. Переехать в Европу и, играя профессионально в течение нескольких лет, заработать денег. Вернуться домой и присоединиться к национальной команде. Поехать на Олимпийские игры. Выиграть золотую медаль.

Прямо как мама.

— Дженнсин, ты здесь?

— Я здесь, — мой голос был хриплым. — Прости. Это… — Хорошие новости? Плохие новости? — Есть о чем подумать.

— А о чем тут думать? Это мечта.

Раньше это было мечтой. Но была ли она моей? Нет. Не совсем. Это была мечта, только не моя.

— Я договорюсь о звонке с Майком, — сказала мама.

— Нет, — выпалила я, затем закрыла глаза, съежившись, когда мамино разочарование просочилось в трубку.

— Нет? — вскипела она.

— Пока нет.

Между нами повисло молчание, такое же напряженное, как в тот день, когда я позвонила ей и сообщила, что переезжаю в Монтану.

Все наши важные разговоры велись по телефону. Так было проще.

Мама не знала, как остановиться. Она не знала, как оставить все как есть. Она не знала, как проиграть спор.

Именно по этой причине мой отец бросил ее, когда мне было семь лет, и с тех пор я его почти не видела.

Разговаривать с ней лично было невыносимо. Поэтому я научилась приберегать тяжелые слова для телефонного разговора, потому что могла нажать кнопку, чтобы отключить ее.

— Ты упустишь свой шанс, — сказала она. — Я потянула за многие ниточки, чтобы добраться до Майка.

Ниточки. Она всегда дергала за ниточки. Она не забывала напоминать мне об этом каждый раз. Только я не просила ее об этом. Она делала это сама.

— Я подумаю об этом, мам.

— Хорошо.

Я ждала, давая ей возможность сказать что-нибудь еще. С каждой секундой мое сердце сжималось.

Мама звонила не для того, чтобы поздороваться. Она звонила, не потому что скучала по мне. Она позвонила мне сегодня не для того, чтобы поздравить с днем рождения.

Она позвонила по поводу волейбола.

Всякое желание разговаривать с ней или Майком Симмонсом у меня пропало. Пуф. И все.

Мечта? Я не хотела ее. Только не тогда, когда ей приходилось дергать за ниточки. Только не тогда, когда это зависело от нее самой.

Я так устала быть маминой марионеткой и протеже.

За те месяцы, что я прожила в Монтане, мама ни разу не спросила, нравится ли мне здесь. Она не спросила, нравятся ли мне мои занятия и завела ли я новых друзей.

Когда же я перестану удивляться тому факту, что вся ее вселенная вращается вокруг волейбола и ничего больше?

Маме было все равно, что я поступила в Стэнфорд по собственному желанию после окончания школы. Она просто разозлилась, что я не поехала в ее альма-матер в Небраске. Ее не волновало, почему я отказалась от степени в Стэнфорде, в пользу УШС. Она не спросила, как я приспосабливаюсь к новой команде или новому дому.

Она даже не вспомнила о моем дне рождения.

На глаза навернулись слезы. Когда я перестала быть просто ее дочерью?

— Мне нужно идти. — Прежде чем она успела меня остановить, я повесила трубку. Затем я промокнула уголки глаз и проглотила жжение в горле.

Это был просто еще один день. Двадцатидвухлетие не было таким уж грандиозным событием. Мне не нужны были подарки или вечеринки. Я отпраздную его в одиночестве, съев пинту своего любимого мороженого.

Чья-то рука коснулась моего плеча, выводя меня из задумчивости.

Стиви стояла рядом со мной с легкой улыбкой.