Блин и клад Наполеона

Блинков-младший пропустил вперед Ирку. Когда он вошел и втянул на веревке чемодан, стало видно, почему Виталий Романович не подал папе руку. Обе руки у него были заняты: в одной ружье, в другой – огромная оскалившаяся овчарка. Виталий Романович держал ее за ошейник. Собака поднималась на дыбы и рыла снег задними лапами. Она молчала, и это было страшнее лая.

– Закрой калитку, – приказал он. – Проходите.

У крыльца старший Блинков замешкался, снимая лыжи. Ему было трудно присесть на корточки с раненной ногой. Ирка стала ему помогать, а Блинков-младший путался в вещах.

Все это время Виталий Романович стоял, обернувшись к калитке и нацелив на нее ружье. Он вошел в дом последним, вместе с псом, запер дверь и вдруг из настороженного и злого стал очень даже приличным человеком. Как будто маску снял: заулыбался, добро сморщился и бросился снимать с Ирки рюкзак. Пес уселся у двери, зевнул во всю черно-розовую пасть и вывалил язык. Он тоже по-своему улыбался.

– Можно, я его поглажу? – спросила Ирка.

– Сейчас будет можно, – остановил ее Виталий Романович и скомандовал: – Душман, свои!

Душман обнюхал Ирку и Блинковых, и его стало можно не только гладить. Из него стало можно пироги лепить – в такого он превратился милого и приветливого лентяя. Лег, растекся по полу, а когда Ирка почесала ему за ухом, перевернулся за спину и стал валяться.

– Соскучился, – объяснил Виталий Романович. – У меня всегда полно мальчишек и девчонок, только последние дни…

Он замолчал, увидев окровавленные клочья штанины старшего Блинкова. Папа натянул на раненую ногу высокий шерстяной носок, но бинт высовывался из-под него краешком.

– И тебя не пощадили, гады! – взорвался Виталий Романович. – Стреляли?!

– Да никто не стрелял, что вы! – попытался успокоить его старший Блинков. Виталий Романович не слушал:

– Негодяи, негодяи! Ах, Олег, как ты вовремя… Хотя что я говорю, уезжай завтра же! Тебе ребят спасать надо! Я запретил детям ко мне ходить и тебе отправил телеграмму, чтобы ты не приезжал!

– Я не получал телеграмму, – сказал папа. – В чем дело-то?

– Чук и Гек, – непонятно заметил Виталий Романович. – А может, оно и к лучшему… Пойдемте, пойдемте, я все расскажу!

Обняв за плечи Блинкова-младшего с Иркой, Виталий Романович ввел их в большую комнату, которую хотелось назвать залом. Высокая, с двумя люстрами, с камином и десятком светильников на стенах, она вся была увешана старинным оружием!

Блинков-младший так и разинул рот: шпаги, сабли, палаши, кремневые ружья, пистолеты! А еще – какие-то блестящие медные шапки, эполеты с потускневшим серебряным шитьем, форменные пуговицы, нашитые на черные бархатные планшеты, кирасы – нагрудная броня, бабушка бронежилетов.

– Как в музее, – выдохнул он.

– Лучше, чем в музее. Во всяком случае, в нашем, – поправил Виталий Романович. – Я и собираю все это для музея, а им, видишь ли, негде выставить мою коллекцию! У них экспозиция, утвержденная при царе Горохе министром Фурцевой: лапти, прялка, кремневый нож древнего человека, десять самоваров и график повышения надоев… Вот плюну и отдам в Можайск, там с руками оторвут! – ожесточился боровковский Леонардо. – Ладно, ребята, раз вам понравилось, то давайте здесь и попьем чаю. Я вас помню: Ира и Дима, вы меня тоже знаете: Виталий Романович. Церемонию знакомства можно считать состоявшейся, дуйте на кухню, ставьте самовар. Кухня за той дверью, удобства по пути. В ванной газовая колонка; сначала пустите воду, потом газ. Что еще?

– Скатерть, – сказала Ирка, кивнув на голый стол из толстенных темных досок.

– Зачем? – удивился Виталий Романович. – Это не ваша городская фанеровка с полировкой, а русский дубовый стол. По мере загрязнения моется кипятком и скоблится ножом. Вперед, а мы с папой поговорим и его ногу посмотрим.

И он потащил старшего Блинкова к другой двери. Их было в зале четыре: похоже, сюда сходились все коридоры большого дома.

– Минуточку, – остановился папа. – Митек, Ира, вы, как поставите самовар, помойтесь, и не под душем, а в горячей ванне. Надо мороз из костей выгнать. Боюсь, простудятся, – объяснил он Виталию Романовичу. – Шесть часов на дне ямы проспали.

– Какой ямы?

– Да смешно сказать: в километре от города…

И они ушли.

Блинков-младший с Иркой переглянулись и поняли друг друга без слов.

– Но самовар поставить надо, – сказала Ирка. – И в ванну воды налить.

– Ты первая, – предложил Блинков-младший.

– Ага, – согласилась Ирка и юркнула в дверь, за которой скрылись старший Блинков с Виталием Романовичем.

Митек остался один. Было поздно объяснять, что он имел в виду «ты первая ставь самовар, а я первый буду подслушивать». Он поплелся на кухню.