Одну из самых ярких и проникновенных характеристик “Письмам…” дал в XX веке А.В. Луначарский: “Его письма против иезуитов, так называемые “Lettres Provinciales”, – дивное сооружение логики. Это был до такой степени разрушительный поход на иезуитов, что в смысле логичности обвинительного акта это сочинение считается одной из самых блестящих книг в мировой литературе, хотя это и не беллетристическая книга. Паскаль, замечательный научный ум и блестящий стилист, был подлинным пером Пор-Рояля. Это был могучий выразитель янсенизма. Если бы это было движение пустячное, как бы оно могло выдвигать и захватывать таких людей? Оно могло выдвигать и захватывать таких людей потому, что здесь, при ковании буржуазного духа, проявлялось стремление отделиться от внешней церкви, от папизма и найти какое-то христианство углубленное, основанное на стремлениях человеческого сердца, примиренное совершенно своеобразно с разумом”.
Один из отшельников 21 января 1656 года записал в своем дневнике: “Сегодня начали печатать письмо на восьми страницах ин-кварто, адресованное провинциалу. Некоторые приписывают эту вещь, которой очень интересуются, г-ну Арно, однако большинство считает автором, что наиболее вероятно, г-на Паскаля, который является его другом и находится при нем все последние дни”. Письмо набирается тайно, безо всякого на то разрешения и при печатании получает заглавие, не принадлежащее Блезу: “Письмо к провинциалу одного из его друзей по поводу прений, происходящих сейчас в Сорбонне” (оно увидело свет 23 января без имени автора).
Через посредство “друга-провинциала” Паскаль переносит обсуждение теологических проблем в широкие слои общества. “Милостивый государь, – начинается письмо, – я только вчера убедился в своей ошибке, а до тех пор я думал, что предмет прений в Сорбонне очень важен и может иметь многозначительные последствия для религии. Сколько заседаний такого знаменитого общества, как богословский факультет в Париже… А между тем вы изумитесь, когда из моего рассказа узнаете, к чему сводится весь шум; я изложу это в нескольких словах на основании обстоятельного изучения дела”. Уже этими начальными словами читатель настраивается на то, что прения “знаменитого общества” не имеют никакого существенного значения, так как они заключаются всего-навсего в следующем: “был ли дерзок г. Арно, сказав во втором своем письме, что он прочел внимательно книгу Янсения и не нашел в ней положений, осужденных покойным папою; что он тем не менее осуждает их и у Янсения, если они там есть”. Но “дерзок ли г. Арно, нет ли, моя совесть тут ни при чем. А если бы меня разобрало любопытство узнать, находятся ли у Янсения эти положения, то книга его не так редка и не так объемиста, чтобы я не мог прочесть ее всю целиком и выяснить себе это, не спрашивая на то совета Сорбонны”. Так и пытались решить вопрос те доктора богословия, которые встали на защиту Арно, настоятельно требуя в ученом собрании показать осужденные положения, но “в этом им всегда отказывали” их противники, заявлявшие, что “дело идет не об истинности, а только о дерзости его положения”.
В своем письме Паскаль показывает, что разбираемые на богословском факультете Сорбонны вопросы также превратились в пустые словесные препирательства. Чтобы доказать это, он вводит столь распространившийся в новое время прием использования “остраненного” героя, простака-недоучки, критикующего те или иные положения с точки зрения простого здравого смысла. “Простак” этот – сам автор письма, который, прослышав о жарких прениях в Сорбонне, решил образоваться среди сторонников разных мнений и, как он заявляет, “в малое время стал великим теологом”.
Сгорая от нетерпения знать суть этих прений, он устремляется к теологу-молинисту[10] из Наваррской коллегии, считавшемуся одним из самых ярых противников янсенистов, от него спешит к янсенисту, “каких поискать, и, несмотря на это, очень хорошему человеку”, затем возвращается вновь к молинисту. Во время “перебежек” он знакомится со все новыми нюансами аргументации спорящих сторон, заражая жаждой знания и читателя. В результате “простак” узнает, что иезуиты обвиняют янсенистов в том, что те не называют способность праведников исполнять заповеди “ближайшей способностью”.