Но вернемся к обстановке написания “Мемориала”. Она, эта обстановка, как и сам текст записи, сделанной Паскалем ночью 23 ноября 1654 года, стали известны лишь после смерти Блеза. Когда в доме Жильберты приводились в порядок вещи покойного брата, один из слуг обнаружил в камзоле Паскаля некий плотный предмет. Камзол распороли и извлекли из ткани пергаментный сверток с вложенным в него листком бумаги. При рассмотрении оказалось, что это черновик (на бумаге) и чистовик (на пергаменте) записи, по поводу которой биографами, философами и теологами последующих столетий будут исписаны десятки страниц полемического, исторического и богословского характера. Запись назовут “Мемориалом”, или “Амулетом Паскаля”, и многие исследователи оценят ее как “программу пяти-шести последних лет” жизни мыслителя.
Ни одно серьезное издание сочинений Паскаля, ни одно биографическое исследование о нем не обходят вниманием текст документа, знаменующего поворотную веху в судьбе ученого.
Понедельник 23 ноября день святого Климента папы и мученика и других мучеников.
Канун святого Хризогона мученика и других. Приблизительно от десяти с половиною часов вечера до половины первого ночи.
Огонь
Наскоро записанные лихорадочной рукой мысли через несколько часов Блез тщательно переносит на пергамент, добавив при этом выдержки из Священного Писания и еще несколько строк:
Что же перед нами?
За три с лишним века накопилось множество ответов и объяснений: запись “видения”, необычная стенограмма ночного экстаза, магическое заклинание, молитва, воспроизведение бредовой галлюцинации, вдохновленное “свыше” пророчество и т. д. Отрывок – и это сразу же бросается в глаза – ни по стилю, ни по содержанию тем более, не похож ни на одно из известных доныне сочинений Паскаля. Но, в то же время, та поразительная ясность, сжатость и образность мысли, которая всегда подчеркивалась исследователями как одно из высших достоинств стиля сочинений Паскаля, присутствует, как очевидно, и в “Мемориале”. Перед нами вовсе не “поток сознания” в духе модернистской литературы XX века, не образчик алогического распадающегося сознания. В этом смысле характерно самое начало отрывка, где со свойственной Паскалю-естествоиспытателю точностью зафиксировано время ночного “экстаза”. Каким бы чрезмерным ни было для человеческого ума пережитое Паскалем, мы видим, что в нем ни на миг не убывает ученый, внимательно и как бы со стороны наблюдающий за происходящим. Тот факт, что спустя некоторое время Паскаль переписывает черновую запись “экстаза” набело, – ярчайшее подтверждение вышесказанного. Тем самым он дает возможность “отстояться” потрясшим его впечатлениям и лишь после того заносит текст на пергамент.
Хотя Паскалю, как мы видели, удалось скрыть текст “Мемориала” от современников, весомость самого события оказалась такова, что обнаруживала себя во всей его последующей жизни, в драматическом споре Паскаля – светского человека с Паскалем – обитателем монастыря, Паскаля-ученого с Паскалем-мыслителем.