— У тебя все будет в порядке. У тебя прекрасные оценки, ты учишься в школе Бизли и первая в своем классе. Мы надеялись, что именно ты будешь произносить прощальную речь от имени своего класса! Твой отец, лауреат премии Пулитцера, тоже учился в Принстоне. Они бы никогда не отказали тебе, может, только… — миссис Дюран начала перекладывать книги в сильном смущении.
— Потому что я наполовину еврейка? — мягко подсказала ей Хани.
— Конечно, нет, — возразила миссис Дюран. — Они же приняли твоего отца, не правда ли? И это было двадцать лет тому назад. Если бы они отказали тебе, то только из-за того, как ты выглядишь.
— Как я выгляжу? — удивленно переспросила ее Хани.
— Трудно воспринимать серьезно такую красивую девушку, как ты! Но мне кажется, что тебе это не помешает, если ты собираешься стать актрисой.
— Но я хочу стать серьезной актрисой.
Миссис Дюран цинично улыбнулась:
— В этом случае у тебя могут возникнуть проблемы, и я только могу пожелать тебе удачи!
— У меня есть один вопрос. Вы что-то сказали о том, что я могу получить право произнести прощальную речь от имени всего класса. Если я не стану поступать в Принстон, то лишусь этой чести?
— Я этого не говорю, — заявила миссис Дюран, как бы защищаясь. — Но разве тебе не все равно? Если ты будешь изучать драматическое искусство, то какое значение будет иметь указание в твоем резюме, что ты произносила прощальную речь в школе от имени своего класса?
— Это честь, не так ли? И если я ее заслужила, то будет справедливо, чтобы я могла воспользоваться ею! Мне это нужно для моего отца. Он будет так рад.
Когда Хани вернулась домой, Тедди ждал ее.
— Звонила миссис Дюран.
— Я так и думала, — вздохнула Хани.
— Тебе не кажется, что нам следовало бы поговорить, прежде чем ты все окончательно решишь.
— Может быть. Но я ведь сделала выбор. Ты очень расстроен?
Он покачал головой.
— Ты на меня злишься?
Он молчал.
— Тогда что ты чувствуешь?
— Радость. Я бы так скучал по тебе, — он обнял Хани, и она крепко прижалась к нему.
— Но они теперь могут не разрешить мне произносить прощальную речь. Я должна была ее произнести.
— Тебе обидно, милая?
— Да, я хотела, чтобы ты гордился мною.
— Тогда все в порядке, я и так сильно горжусь тобой! Не волнуйся!
— Папочка, ты не прав. Мне важно, чтобы ты мною гордился. Это для меня так важно.
— Ты сама должна быть гордой, девочка моя…
Бейб разрывалась между желанием уехать куда-нибудь учиться и остаться в Лос-Анджелесе вместе с Хани и Сэм. Если она уедет на Восточное побережье и будет жить вдалеке от отца и матери, это позволит ей наконец освободиться от них. Конечно, если бы она училась где-то вместе с Хани и Сэм — это была бы просто райская свобода! Но в любом случае последнее слово оставалось не за ней. Решали Кэтрин и судья! Ее даже не спросили, где бы она хотела учиться и кем хочет стать. На этот раз они даже не смогли сразу прийти к единодушному решению. Бейб подслушала, как они перебрасывались фразами, и это выглядело как диалог из пьесы для двоих:
Она
Он
Она
Он
Она
Он
Она
Он: Мы не хотим, чтобы она уехала на Восток, нашла себе мужа и осталась там, после того как мы потратили на нее столько сил и энергии. Нам нужно, чтобы она была здесь, я прав? Разве мы не договаривались об этом?
Она
«Конец обсуждениям. Конец свободе!..»
Бейб подумала, что не стоило ничего обсуждать, ей казалось, что все уже было решено давным-давно. Не был нужен какой-то необыкновенный интеллект, чтобы понять, что много лет назад было заключено какое-то соглашение между судьей и ее матерью. И что это соглашение каким-то образом было связано с нею — Бейб. Бейб, которую судья как-то назвал «дерьмом другого мужика»!