Блеск клинка

— Пока хорошо, Пьер, но это, — и он указал ножом на неспокойное море за окнами, — вовсе не хорошо. В это время нам следовало быть в Хиосе или близко к нему. Теперь непонятно, когда мы попадем туда. Не беспокойтесь о лоцманах. Все они немного объясняются на языке, который считают французским, а если в Хиосе нам попадется глупый лоцман, на борту есть переводчик. Но должен сказать, что для меня остается тайной, как вы сможете выполнить поручение министра о снижении платы. Ведь она определена законом. Георг Франза, имперский канцлер в Константинополе, устанавливает ее. В Трапезунде она определяется великим герцогом Алексием. — Капитан хихикнул. — Он ненормально толстый евнух, Пьер, и один из проницательнейших людей, каких я знаю.

— Говорят, что у евнухов ясный ум, сэр Джон. Может быть, они способны сконцентрироваться лучше, чем большинство из нас. Если я чего-нибудь добьюсь в Константинополе, мне предоставлена возможность отправиться в Трапезунд.

— Я знаю, Пьер. Пожалуй, министр никогда не давал мне столь исчерпывающих указаний относительно кого-либо из официальных лиц. Я бы прочитал их вам, молодой человек, если бы не слова, которые заставили бы вас взорваться. Кроме того, — признался он, — я выбросил эти указания в море. Это тоже было частью полученных мною инструкций, и я честно выполнил их. Я не настолько глуп, Пьер, чтобы думать, что ваша миссия исчерпывается платой лоцманам. Какие еще у вас дела на борту моего судна?

— Плата лоцманов слишком высока, сэр Джон. Существует также проблема подушных налогов, которые идут в личные кошельки императоров; по крайней мере, так полагают. Эта своего рода дань составляет золотой фунт, взимаемый с каждого из пятидесяти человек на «Леди» каждый раз, когда она швартуется в Константинополе, и серебряный фунт за швартовку в Трапезунде. Это такая же плата, как при прибытии людей на постоянное жительство. В случае временного посещения, например, команды судна, деньги должны на самом деле браться в залог и возвращаться перед отправкой судна. Как вы знаете, они никогда не возвращаются.

— Честно говоря, я не знал. Этими делами занимается стюард. Ну, хорошо, это не мое дело, юноша. — Он поднял свой бокал за Пьера. — Я желаю вам удачи с платой лоцманам и подушными налогами. — Он сделал глоток и поставил бокал. — Я мог бы добавить, господин Пьер, что вы говорите очень правдоподобно, но выведываете крайне неумело. Возможно, вы действительно сумеете убедить греков в их неправоте. Однако в ваших собственных интересах, а не в моих, было бы завершить дело в Константинополе. Этот город гораздо гостеприимнее и значительно цивилизованнее, чем Трапезунд.

— Нет, сэр Джон. Я надеюсь на другое. Сам де Кози сказал мне, что трапезундские женщины — самые прекрасные в христианском мире. Это верно?

— Если бы не мой возраст, Пьер, я подумал бы, что вы действительно хотите это разузнать. Но весь Монпелье говорит о ваших успехах у дам и ваших прогулках при лунном свете. А что касается женщин Трапезунда, вы правы.

Пьер покраснел до корней волос при неявном упоминании о его прогулке с Клер. Он очень разозлился и не смог скрыть это.

— Ого! — очень громко воскликнул сэр Джон. Он был доволен, что сумел найти щелочку в хорошо подогнанных словесных доспехах своего гостя. — Мои слова настолько затронули вас, Пьер? Да, я нанес более сильный удар, чем хотел! Насколько я помню свою молодость, а я помню ее. Пьер, это выражение настоящей любви. Не вызывайте меня на дуэль на моем собственном корабле. Это не принято, к тому же я слишком стар. И я смиренно прошу у вас прощения. Монпелье — город сплетников. Она прекрасная девушка и благородная леди. Я желаю вам, Пьер, всего, что необходимо для успеха. — Капитан снова поднял за него свой бокал. — Неудивительно, что вы воспринимаете свое задание с такой серьезностью.

Пьер сказал:

— Спасибо вам, сэр Джон. Мой отец не смог бы лучше понять меня. Вы очень добры, сэр. Почему все зовут «Святую Евлалию» «Леди»?

— О, — ответил капитан, — это смешная история. — Он взял орех и разгрыз его своими крепкими зубами. — Первоначально «Святая Евлалия» называлась «Святым Лоуренсом» и была очень медлительной посудиной. Вы помните этого ленивого святого, Пьер?

— Не тот ли это бедняга, которого поджаривали на железной решетке, а он попросил: «Поверните меня и поджарьте другую сторону»?

— Именно. Он был слишком ленив, чтобы двигаться. Так вот, на «Святом Лоуренсе» однажды на Сардинии случился пожар. Я тогда не был капитаном. Большой старый бак сгорел. Одна из мачт тоже сгорела. Судно едва добралось домой, и там его перестроили, снабдили низким баком и установили новую мачту ближе к носу. Все моряки винили в пожаре бедного Святого Лоуренса, что, конечно, было совершенно несправедливо. Если бы благословенный мученик вообще обратил внимание на судно, он бы отвел от него огонь. Но моряки не любят, когда кораблям дают мужские имена. Мне поручили командование, когда корабль был перестроен и мы подыскивали новое имя. Вы помните, Пьер, как Святая Евлалия встретила смерть?