Блеск и нищета шпионажа

На натовской базе недалеко от Рима срочно подготовили военный самолет, предназначенный для десантников, завернули Гусятникова в плащ почти до пят, надели темные очки и огромную шляпу «борсалино», в которой утопала голова. Вывели из посольства через черный ход, усадили в огромный «шевроле» с затемненными стеклами, дали в сопровождение еще три автомобиля с вооруженной охраной и повезли на военный аэродром.

В самолете цэрэушники окружили перебежчика со всех сторон, словно он собирался выпрыгнуть из иллюминатора и полететь обратно к своим березкам, усиленная охрана ожидала его и на специальном аэродроме ЦРУ под Вашингтоном, оттуда целая кавалькада машин на головокружительной скорости помчалась в Лэнгли. Евгения Гусятникова принимал сам директор, его заместитель Ричард Холмс и конечно же специалист по русским делам Оливер Уэст.

— Мне очень приятно видеть вас здесь. Мне кажется, вы приняли правильное решение, — торжественно начал директор. — О вас мы кое-что знаем и приветствуем ваш переход на сторону свободного мира. Не хотите ли виски?

— Спасибо, но я пью только после семи вечера, — улыбнулся Гусятников, обнаружив симпатичные ямочки на щеках.

Присутствующие заулыбались в ответ, а перебежчик в свободной манере развил тезис о разнице между американским и русским пьянством, заложенной в национальных характерах. Американцы, как известно, начинают пить уже перед ланчем, принимают по крохе и на слабом огне дотягивают до самого сна, русские если берутся пить, то уже не останавливаются и в одном рывке достигают желанной нирваны. Гусятников покорил американцев и своим добродушно-уверенным видом, и легкостью общения. Смеялись, словно на долгожданном сборище университетских друзей, даже Уэст иногда расслаблялся, хотя внутри сидела сжатая пружина, готовая в любой момент распрямиться: знает или не знает Гусятников о сотрудничестве начальника русского отдела с КГБ? Если знает, то хана. Правда, в американском суде важны доказательства, в том числе и вещественные, вряд ли суд примет дело, построенное лишь на показаниях перебежчика. Услышав из уст директора характеристику собственной персоны (можно было бы от этого воздержаться), Гусятников не остался в долгу и сообщил присутствующим все, что было известно о них в КГБ. Образ директора он нарисовал пастельными красками, опустив некоторые печальные моменты его биографии, как, например, неуплату налога двадцать лет назад и адюльтер с секретаршей, Холмсу напомнил о проваленных операциях в Восточной Европе, ну а на Уэста в КГБ имелось два тома — ведь он лично работал с подставами и прилично засветился.

Эта объективность, обычно редкая, порадовала всех. Слушая Гусятникова, начальник русского отдела успокоился: не знает, иначе зачем было писать все эти портреты? Просто чтобы показать свою компетентность? Если бы знал, уж нашел бы способ сообщить лично директору. А вдруг он это делает ради успокоения Уэста? Тонкая игра…

— Мы никогда не сомневались, что вы хорошо информированы, господин Гусятников, — чуть выполз из своего нечеловеческого напряжения Уэст.

— Работа такая! — засмеялся Гусятников. — Давайте не будем терять времени: начинайте допросы. Или в ЦРУ уже начали верить перебежчикам на слово?

Еще не начали, вывезли под охраной в специальный особняк, запрятавшийся в лесу, попросили жизнеописать себя во всех деталях, затем усадили на «детектор лжи», и пошло-поехало. Родители и отца, и матери (попробуй-ка вспомнить все фамилии!), чем занимались они до революции и после, об отце и матери — под разными углами. Как начинал карьеру в КГБ? Фамилии коллег, их должности и другие характеристики, фамилии, фамилии, фамилии… Интенсивная работа над Гусят-никовым продолжалась три дня, допросы обычно заканчивались к семи часам, затем все вместе шли на ужин в столовую особняка, где творил чудеса повар-негр.

В КГБ шла такая напряженная работа, что о хорошем ужине невозможно было даже помыслить. Держать на длинном поводке предателей — задача не из легких, к счастью, Соколянский несколько упростил контроль, с генералом, ставшим из-за своего высокого чина главным объектом ненависти председателя, работали интенсивно. Панченко раскололся сразу же: боли он не выносил и избиение в машине полностью деморализовало генерала.

— Давайте будем откровенными, гражданин Панченко, — говорил следователь. — Нам мало вашего признания в шпионаже. Если хотите, чтобы вам сохранили жизнь, то вы должны принять участие в операции по дезинформации американцев. Вы сообщили им о своем отъезде в Куйбышев?

— Сообщил.