Блек. Маркиза д'Эскоман

Поэтому, хотя в домашней обстановке он и снимал свою руку с перевязи; хотя, оставаясь один, он и показывал перед зеркалом кулак незнакомцу, который вполне мог быть бароном; хотя, когда речь шла о том, чтобы обнять и прижать к груди жену, его поврежденная рука была столь же сильной, как и другая, — перед посетителями, приходившими справиться о его здоровье, перед офицерами из свиты короля, наносившими ему визит, он притворялся, что его мучают непрекращающиеся боли, и корчил дьявольские гримасы при каждом вольном или невольном движении рукой.

Он надеялся, что подобным образом ему удастся хоть единожды избежать очередного назначения в эскорт короля.

В итоге он не только нигде не показывался, но даже и не выходил из своей комнаты, а с постели вставал лишь для того, чтобы уютно расположиться в огромном глубоком кресле и вновь обрести это блаженство бесед вдвоем, которое он считал навеки утраченным.

И действительно, в то время как шевалье читал газеты, в частности «Монитёр» (это было его излюбленное чтение: в благодушном спокойствии этой газеты он находил некое соответствие своему характеру), Матильда, сидя рядом с ним, что-нибудь вышивала, зевая с риском вывихнуть себе челюсть, при этом она всякий раз скрывала от мужа это неприглядное действие, поднося свою работу к лицу и прикрывая открытый рот полотном.

Утром 7 марта, когда Матильда трудилась над своей вышивкой, а шевалье, удобно устроившись в кресле, читал «Монитёр», он увидел на его страницах следующее воззвание:

«ВОЗЗВАНИЕ

Мы приостановили 31 декабря прошлого года действие Палат, с тем чтобы они возобновили свои заседания 1 мая; все это время мы не покладая рук занимались деятельностью, призванной обеспечить общественное спокойствие и счастье наших подданных…»

— Да, это правильно, — прошептал шевалье, — и со своей стороны мне не в чем упрекнуть короля, кроме одного: его ежедневных выездов и его пристрастия к эскортам.

Затем он возобновил чтение:

«Это спокойствие нарушено; это счастье может быть поставлено под угрозу вследствие злого умысла и предательства…»

— О-о! — воскликнул шевалье. — Ты слышишь, Матильда?

— Да, — ответила Матильда, подавляя зевоту, — я слышу: «вследствие злого умысла и предательства», — но только я не понимаю.

— И я тоже, — заметил шевалье, — но сейчас все станет ясно.

И он продолжал читать:

«Если враги нашей родины возлагают свои надежды на разногласия; которые они всегда старались разжигать, то те, кто является ее опорой, ее законные защитники, опрокинут эту преступную надежду благодаря неоспоримой силе нерушимого объединения…»

— Безусловно, — сказал шевалье, — они опрокинут эту преступную надежду, и я первый стану в их ряды, если только моей руке станет лучше.

Затем он повернулся к Матильде:

— Какой великолепный слог у правительства! Не правда ли, дорогая?

— Да, — ответила Матильда, не раскрывая рта, ибо боялась, что если она его раскроет, то уже не совладает со своей челюстью.

— «Монитёр» сегодня довольно занимателен, — заметил шевалье.

И он продолжал читать:

«В связи с этим, выслушав доклад нашего любезного и верного канцлера Франции, сьёра Данбре, командора наших орденов, мы приказали и приказываем следующее…»

— А! — сказал шевалье. — Посмотрим, что приказывает король.

«Статья 1. Палата пэров и Палата депутатов от департаментов созываются в обычном месте проведения их заседаний.

Статья 2. Пэры и депутаты, отсутствующие в Париже, обязаны вернуться в него немедленно после ознакомления с настоящим воззванием.

Дано во дворце Тюильри 6 марта 1815 года, в двадцатое лето нашего царствования.

Подписано: Людовик».

— Вот странно, — сказал шевалье, — король созывает Палаты и не объясняет, почему он их созывает.

— Дьёдонне, ты все время обещал сводить меня ради развлечения на заседание, — сказала Матильда, зевнув так, что чуть не сломала себе челюсть в предвкушении удовольствия, которое она там получит.