Блеф

– Потому, что он ублюдок, рвущийся к власти. Точно такой же, как остальные, жадные до денег и эгоистичные бюрократы из правительства, вот только имеющий силу туза, которая ему помогает. Он опасен.

– Ты избавишься от Хартманна, и следующим президентом может стать Лео Барнетт.

– Черт, – сказал Гимли и сплюнул. Кристалис с изумлением поглядела на след на ковре. – Он может выдвинуть кандидатуру, но это не значит, что он станет президентом. Барнетт – натурал. От него можно избавиться, если потребуется. Мы знаем, чего ждать от Барнетта. А от Хартманна – ни хрена не знаем. Ты не знаешь, какая сила у него есть, и не знаешь, как он собирается ее использовать.

– Например, что-нибудь исправить.

– Например, сделать что-нибудь еще хуже. Это не ради меня, это ради джокеров. Погляди на чертовы факты, которые ты так ценишь. Все, чего касается Хартманн, гибнет. Он использует людей. Пережевывает их и выплевывает кости, когда жевать уже нечего. Он использовал меня, использовал сестру Нура, вертел умами людей, которые были со мной в Берлине. Он будто бутыль с нитроглицерином. Бог знает, что еще он натворит.

Он замолчал, ожидая возражений, но она не стала этого делать. Гимли достал охапку салфеток из кармана и высморкался. Ухмыльнулся.

– И ты подозреваешь то же самое, – продолжил он. – Я уверен в этом, блин, иначе ты бы тут не стояла так долго и не слушала бы меня, думай ты по-другому. Ты хочешь заполучить мою маленькую посылку потому, что она докажет, что это правда.

– Доказательства – штука туманная. Погляди на Гэри Харта. Никому не надо было «доказательств», достаточно было отсутствия опровержений.

– Есть доказательство того, что у него Дикая Карта. Кровь. А у меня есть кровь Хартманна.

Гимли достал пиджак, который привезла в Нью-Йорк Миша. Развернул на столе тряпку с пятном крови и рассказал Кристалис всю его историю. Когда он закончил, ее прозрачная кожа покрылась легким румянцем. Переплетения кровеносных сосудов расширились и запульсировали от возбуждения. Гимли засмеялся, несмотря на болящую от простуды голову.

– Это твое, даром, – сказал он. У него начался приступ кашля. Дождавшись, когда приступ закончится, Гимли вытер нос рукавом, – Ты меня знаешь, Кристалис. Я могу сделать много что, но я не вру. Если я говорю тебе, что это кровь Хартманна, это правда. Но этого недостаточно, если не добавить кое-что еще. Тебе просто надо что-то с этим сделать. Интересует?

Она взялась за ткань пальцами, нерешительно коснувшись пятна крови.

– Давай-ка это останется у меня, – сказала она. – У меня есть друг, который сделает анализ крови. На это уйдет пара дней. Если это кровь туза, то тогда да, мы договорились.

– Я тоже так думаю, – сказал Гимли. – И это значит, что у тебя еще что-то есть на Хартманна, так ведь? Позаботься об этом пиджаке. Свяжусь с тобой позже. А сейчас пойду домой, помру на хрен.

Вторник, 23.45

Гимли трясло от озноба, когда он ушел от Кристалис. Сюда он приехал на грузовичке Напильника, но сказал джокеру, что обратно вернется сам. Хрен с ним, с риском, сказал он. Устал я играть в беглого. Просто буду осторожен.

Он вышел из «Кристального дворца» через заднюю дверь, в переулок, в котором воняло прокисшим пивом и протухшей едой. Живот свело спазмом, он почуствовал тошноту. Опершись одной рукой о дампстеровский контейнер, стоял, тяжело дыша. Первой волной его желудок опорожнило полностью, второй приступ пошел всухую. Но лучше не стало. Живот все так же сжимало в узел, мышцы болели так, будто его отколошматили, а озноб стал еще сильнее.

– Вот блин, – выдохнул он. Сплюнул.

Лучше бы он послушал Напильника и позволил ему подождать его. Оттолкнувшись рукой от контейнера, медленно пошел в сторону склада. Шесть кварталов, чтоб их. Не так уж далеко.

Он прошел четыре, когда желудок взбунтовался снова. На этот раз было куда хуже. В желудке уже ничего не было. Пытаясь не обращать внимания на тошноту, Гимли пошел дальше.

– Боже! – вскрикнул он. Его лицо перекосилось от неожиданной боли. Такой сильной, что он рухнул на колени позади стоящих в ряд мусорных баков, с трудом пытаясь дышать в перерывах между приступами тошноты. Внутренности горели, голова пульсировала от боли, пот пропитал одежду. Он принялся колотить кулаками по асфальту, пока они не покрылись кровью, пытаясь отвлечь себя от боли внутри болью снаружи.

Становилось все хуже. Казалось, каждую мышцу его тела свело судорогой, и Гимли завопил, издав пронзительный, нечеловеческий вопль. Начал кататься по земле, корчась. Мышцы его тела сокращались сами по себе, руки дергались, кулаки сжимались, спина выгнулась от боли. От неконтролируемого резкого напряжения бицепса и трицепса сломалась плечевая кость, и ее зазубренный край вспорол кожу. Кость болталась прямо перед его глазами, будто живое существо, раздирая края раны. Внутренности горели так, будто их полили кислотой, но боль начала стихать, и это пугало его еще больше. Начинался болевой шок.