Блеф

– С тех пор, как случилось это. Пришел сюда в ту самую ночь, когда подхватил Дикую Карту. Девять лет назад, а потом они выгнали меня, потому что я пару месяцев не заплатил. Я сказал им, что заплачу, обязательно. Но они не стали ждать. Они предпочли брать деньги у натуралов.

– Комната моя, – повторила Миша.

– У тебя мои вещи. Я все здесь оставил.

– Их забрал владелец, а не я. Убрали в подвал, под замок.

Лицо Стигмата перекосилось. Он принялся выплевывать слова так, будто они жгли ему язык, едва не выкрикивая.

– Ты натуралка. Он натурал. Вам здесь не место. Мы вас ненавидим.

Оскорбления переполнили чашу терпения Миши. Ее охватила холодная ярость, и она встала, выставив палец в сторону джокера.

– Вы отбросы! – крикнула она Стигмату. Будто всему Джокертауну. Сейчас она вела себя как дома, в Сирии, давая отповедь джокерам, нищенствующим у ворот Дамаска. – Бог ненавидит вас. Покайтесь в своих грехах, и, возможно, вы будете прощены. Но не пытайтесь излить свой яд на меня.

Прямо посреди фразы она внезапно почувствовала хорошо знакомое головокружение и потерю ориентации.

– Нет! – вскричала Миша, протестуя против внезапно навалившегося видения. Но знала, что укрыться от хикмы, божественной мудрости, невозможно. – Иншалла. Да будет воля Твоя, – сказала она уже тише. Аллах посещает людей так, как пожелает, и тогда, когда пожелает.

Комната и Стигмат расплылись. Длань Аллаха коснулась ее. Ее глаза стали Его глазами. И ее охватил кошмар наяву, заслоняя убогую реальность Джокертауна, грязной комнаты и мечущего угрозы Стигмата.

Она снова оказалась в Бадият Аш-шам, пустыне. Стояла в мечети ее брата.

Нур аль-Алла стоял прямо перед ней, изумрудное сияние его кожи померкло, скрытое невероятно мощными струями крови, стекавшей по его джеллабе. Его дрожащая рука обвиняюще указывала на нее. Он поднял подбородок, показывая побелевшие края зияющей, словно рот, раны в горле. Попытался заговорить, но его голос, когда-то такой мощный и убедительный, теперь шуршал и скрежетал, будто песок и гравий. Она ничего не поняла, кроме ненависти в его глазах. Миша ахнула, склоняясь под этим обвиняющим злобным взглядом.

– Это не я! – рыдая, сказала она, падая перед ним на колени в мольбе. – Моей рукой двигала сила шайтана. Он воспользовался моей злобой и завистью. Прошу…

Она пыталась объяснить брату, что не виновна перед ним, но, подняв взгляд, увидела, что перед ней стоит не Нур аль-Алла, а Хартманн.

И смеется.

– Я зверь, срывающий покрывала разума, – сказал он. Его рука выпрямилась в ее сторону, грозя схватить. Она отпрянула, но поздно. Будто когти, его ногти впились ей в глаза, вспороли тонкую кожу на лице. Ослепнув, она закричала, запрокинув голову от мучительной боли, извиваясь, не в силах вырваться из пальцев Хартманна, которые рвали кожу и выдавливали ей глаза.

– Здесь нет покрывал. Нет масок. Позволь показать тебе правду, скрытую за ними. Позволь показать тебе, какого цвета джокер, скрывающийся внутри.

Он сжал пальцы сильнее, разрывая и распарывая. Лохмотья плоти летели в стороны из-под его когтей, она почувствовала, как по изуродованному лицу струится горячая кровь. Она стонала, плакала, ее руки тщетно пытались бороться с ним, но он снова и снова рвал ее лицо, отрывая плоть от мышц и мышцы от костей.

– Твое лицо станет нагим, – сказал Хартманн. – И они в ужасе убегут от тебя. Смотри, смотри на то, какого цвета твоя голова внутри. Ты же просто джокер. Грешница, как и все остальные. Я вижу твои мысли, я чувствую их вкус. Ты такая же, как все. Такая же.

Она посмотрела на него сквозь струящуюся кровь. Хотя внешне это все еще был Хартманн, почему-то у него стало лицо юноши. Его голову окружали тысячи ос, злобно жужжа. Но, пребывая в ужасных мучениях, она вдруг почувствовала ласковое прикосновение к плечу. Повернулась и увидела стоящую позади Сару Моргенштерн.

– Прости, – сказала Сара. – Это моя вина. Позволь мне прогнать его.

И на этом видение, ниспосланное Аллахом, закончилось. Она поняла, что лежит на полу, тяжело дыша. Дрожа, покрывшись испариной, она подняла руки к лицу. С изумлением ощутила под пальцами нетронутую кожу и плоть.

Стигмат изумленно глядел на женщину, плачущую, лежащую на плохо оструганном дощатом полу.

– Да ты точно не натуралка чертова, – сказал он, и в его голосе появилось сочувствие. – Ты действительно одна из нас.

Он вздохнул. На его руках снова повисли капли крови. Упали на пол.

– Все равно это моя комната, и я хочу ее обратно, – сказал он, но в его словах уже не было злобы. – Я подожду. Подожду.

И он тихо пошел к двери.

– Одна из нас, – повторил он, покачав покрытой кровью и грязью головой. И вышел.

Пятница, 18.10

– Значит, слухи оказались правдой. Ты вернулся.

Голос прозвучал сзади, из-за переполненного мусорного контейнера. Гимли резко повернулся, оскалившись. Его ноги подняли брызги из покрытой масляной пленкой лужи, остатков дождя, прошедшего днем.

– Кто тут еще, на хрен?