Блеф

Мистер Пайк бросает прочь десятицентовый окурок и покупает две двадцатипятицентовые Виргинии.

— Алло, Хоммсворд! — говорит он входя, — через три дня после отлёта марсиан у вас уже есть автоматическая ручка и эмалированная вывеска. Скажите, вы будете котироваться на бирже? Мой старый опытный нос просит меня спросить, сколько процентов уголовщины приносят ваши акции, и не могу ли я попытаться истратить тысяч тридцать в бумажки под названием Эрз-Марс-Жевательная-Резина?

Хоммсворд взвешивает на руке пресс-папье и задумчиво смотрит на выпуклости лба мистера Пайка.

— Сядьте, Пайк, я раздумал.

— Что вы раздумали?!

— Покрыть моё пресс-папье лишними царапинами. Я не меньше двадцати раз в день кидаю это незамысловатое украшение моего письменного стола в своего собеседника. Тяжёлая вещь марсианское представительство!

Пайк сочувственно кивает головой.

— Всё это хорошо, Хоммсворд; я уже слышу свист вашего снаряда в воздухе, треск моего черепа и гром ступенек, но я располагаю всего лишь четырьмя минутами и…

— Я согласен, Пайк!

— На что вы согласны?!!

— Купить вас со всеми потрохами. Я давно считаю, Пайк, что вам вредно заниматься кустарным промыслом на бирже. Так как у нас скоро будут большие дела, то надо вам предоставить возможность постоянно курить двадцатипятицентовые сигары.

Пайк крякнул.

— Да, мне уже сообщили, — устало продолжал Реджи, — что у входа вы переменили ваши курительные привычки. Это слишком серьёзная иллюстрация, чтобы ею пренебрегать. А насчёт тридцати тысяч вы бросьте, акции не будут выпускаться.

— Об этом надо спросить лорда Стьюпида, он на Марсе многое может передумать.

— Я освобождаю вас от размышлений.

— Хорошо. Я подожду лорда.

— Я освобождаю вас и от ожиданий! Хотите прочные двести долларов в неделю?

Пайк весьма непочтительно хохочет.

— Нет, увольте! Я предпочитаю до приезда лорда зарабатывать по пятнадцати тысяч единовременно.

— Пайк, а что если я сделаю параболу при помощи пресс-папье?

— Нет, не стоит. Вот что, Хоммсворд! — Пайк предусмотрительно берётся за дверную ручку, — будь я шантажистом, я сейчас сделал бы из вас минимум пятьдесят тысяч. Но я уже продешевил. Я, увы, стою лишь пятнадцать тысяч, и то от антрепренера, а не от себя. Прощайте!

6. Колода тасуется

Диафрагма. Утро. Из ангара выходит Ирена. На ней светлый свитер. В руках объёмистый пакет. Решительными торопливыми шагами она направляется к заросли.

Ирена прошла сотни две шагов и остановилась, беспомощно озираясь. В ту же минуту она услышала шаги — и перед нею выросла мужская фигура.

Годар почтительно поклонился.

— Доброе утро… мадам! — нерешительно промолвил он.

— Мадемуазель! — слегка покраснев и улыбнувшись, поправила Ирена. — Доброе утро! Вот! — спохватилась она через секунду, занявшись рассматриванием незнакомца, — вот вам пища. Вы ведь голодны!

Ирена обеими руками протянула пакет. Годар, без излишней торопливости, взял свёрток под мышку.

— Я сразу решил, что вы француженка, — потому что французский текст письма написан женской рукой… Это очень приятно!

— Где ваш товарищ, мосье?..

— …Годар… — подхватил, поклонившись, беглый каторжник.

— Он здесь! Марсель!

Пулю вылез из кустов и довольно угрюмо поклонился.

— Вот это мой товарищ по несчастью — Марсель Пулю, — представил Годар своего мрачного компаньона, а это, без сомнения, хозяйка острова, мадемуазель… Я бы охотно представил, но… — Годар комически развёл руками.

— Я представлюсь сама: Ирена Ла-Варрен, директор треста, которому принадлежит островок.

— Директор треста?! Простите, мадемуазель, но было бы любопытно узнать, в какой стране этот трест и в каких он отношениях с Раймондом Пуанкаре?

— Трест — чисто американское предприятие!.. Я удивлена вопросом, касающимся этого мясника Пуанкаре…

— Мясника?! О! Совершенно правильно! Разрешите представиться: беглые политические каторжники. Удрали с Маркизских островов, чтобы не знать, в какой точке земного шара мы находимся, какой у вас день и число и не иметь понятия — любезности какого океана мы обязаны, что нас выкинуло на песок.

— Вы… коммунисты? — почти опасливо спросила Ирена.

— О, да! — прямо взглянув на неё, ответил Годар. — И автоматически — ваш классовый враг, поскольку вы возглавляете какой-то трест и, следовательно, предприятие чисто эксплоататорское.

— Нет, нет! — умоляюще подняла руки Ирена, — наш трест совсем не то, что вы думаете. Ах зачем вы коммунисты!

— Разве это так ужасно, мадемуазель, выражаясь банально, сделать попытку снять оковы? Разве преступно иметь желание преобразовать общество так, чтобы оно было застраховано от необходимости изредка устраивать Марнские гекатомбы? Разве…

— У меня отец убит на Марне! — горестно воскликнула Ирена и, сев на песок, напряжённо заплакала.

Годар поспешно сунул свёрток Пулю и, подсев на корточки около девушки, с грубоватой нежностью шершавой ладонью провёл по её белокурым волосам.