– Не думаю, чтобы он с ними сражался, – мрачно сказал Леофрик, услышав эти новости.
– Бургвард этого и не утверждает, – ответил я.
– Он не хочет, чтобы его милые кораблики запачкались, – ехидно предположил мой друг.
– По крайней мере, у него все еще есть корабли.
В письме, доставленном от священника из далекого Кента, говорилось, что викинги из Лундена осадили Контварабург, а остальные устроились на острове Скеапиг и что местный олдермен заключил мир с захватчиками.
Из Суз Сеакса поступали вести о новых набегах датчан, но пришли также и заверения Арнульфа, олдермена Суз Сеакса, что его фирд соберется весной. Он послал королю Евангелие в знак своей верности, и несколько дней Альфред повсюду носил с собой эту книгу, пока от дождя не размокли страницы и не расплылись чернила.
Виглаф, олдермен Суморсэта, появился в начале марта и привел с собой семьдесят человек. Он заявил, что якобы прятался в холмах к югу от Батума, и Альфред предпочел не обращать внимания на слухи о том, что Виглаф вел переговоры с Гутрумом. Сейчас было важно только одно: этот олдермен пришел на Этелингаэг – и Альфред отдал под его командование воинов, непрерывно совершавших рейды вглубь вражеской территории, чтобы следить за датчанами и устраивать засады их фуражирам.
Но не все новости были такими ободряющими. Вилфрит из Хамптонскира уплыл за моря, во Фракию, так же поступили и еще около десятка других олдерменов и танов.
Однако Одда Младший, олдермен Дефнаскира, все еще находился в Уэссексе. Он прислал к нам священника с письмом, в котором докладывал, что удерживает Эксанкестер. «Хвала Господу, – говорилось в письме, – в городе нет язычников».
– Итак, где же датчане? – спросил Альфред священника.
Мы знали, что Свейн, хоть и потерял свои корабли, не отправился на соединение с Гутрумом, поэтому оставалось предположить, что он все еще где-то в Дефнаскире.
Священник, молодой человек, страшно робевший в присутствии короля, пожал плечами, поколебался и пробормотал, что, вообще-то, Свейн приближался к Эксанкестеру.
– Что значит «приближался»? – не понял король.
– Ну… был поблизости, – с трудом выдавил из себя священник.
– Датчане брали город в осаду? – спросил Альфред.
– Нет, мой господин.
Альфред снова прочитал письмо. Он всегда питал огромное уважение к написанному и пытался найти намек на то, что ускользнуло от него при первом прочтении.
– Сейчас датчан в Эксанкестере нет, – заключил он, – но в письме не сказано, где же они. Не говорится и того, сколько их и что они делают.
– Они поблизости, мой господин, – безнадежно проговорил священник. – К западу от города, я думаю.
– К западу?
– Да, полагаю, что так.
– Что находится на западе? – спросил меня Альфред.
– Поросшая вереском возвышенность, – ответил я.
Альфред раздраженно отбросил письмо.
– Вот что, Утред, ты должен отправиться в Дефнаскир, – сказал он мне, – и выяснить, чем занимаются язычники.
– Да, мой господин, – ответил я.
А король ядовито добавил:
– Заодно тебе предоставится возможность отыскать жену и сына.
Пока шли бесконечные зимние дожди, священники нашептывали ядовитые речи в уши Альфреда, и тот достаточно охотно слушал их: саксы победят датчан, только если того пожелает Бог. А Бог, говорили священники, хочет, чтобы мы были добродетельны. А Исеулт была язычницей, и я жил с ней в грехе, в то время как у меня имелась венчанная жена. А еще на болоте шептались о том, что Исеулт стоит между Альфредом и победой. Никто не говорил об этом открыто, однако моя возлюбленная все равно чувствовала недоброжелательность окружающих. В те дни ее защищала Хильда, монахиня, христианка и жертва датчан, но многие думали, что Исеулт развращает Хильду.
Я старался не обращать внимания на злобные сплетни, пока однажды мне не рассказала о них старшая дочь Альфреда.
Этельфлэд к тому времени уже почти исполнилось семь, и она была любимицей отца. Эльсвит больше любила Эдуарда, а в те влажные зимние дни она постоянно беспокоилась о здоровье сына и новорожденной, что предоставило Этельфлэд бо́льшую свободу. Девочка частенько бегала по Этелингаэгу, где ее баловали и воины, и деревенские жители. Малышка была ярким лучиком света в те гнилые дождливые дни. Золотоволосая, улыбчивая, голубоглазая, она, казалось, не ведала страха.
Однажды я застал Этельфлэд в южном форте, где она наблюдала за дюжиной датчан, явившихся на нас посмотреть. Я велел девочке возвращаться в деревню, и она сделала вид, что послушалась, но час спустя, когда датчане ушли, я нашел ее за стеной, в одном из укрытий с крышей из дерна.
– Я надеялась, что датчане придут сюда, – сказала она.
– Неужели ты хочешь, чтобы они забрали тебя с собой?
– Нет, я хотела посмотреть, как ты их убьешь.
То был один из редких дней, когда не шел дождь. Зеленые холмы озарял солнечный свет, а я сидел на стене и, вынув из выстланных овчиной ножен Вздох Змея, острил клинок на точильном камне. Этельфлэд тоже захотелось попробовать: она положила длинный клинок на колени и, сосредоточенно нахмурившись, стала водить камнем по мечу.
– Сколько датчан ты убил? – спросила она.
– Достаточно.