Бледный всадник

Она снова была счастлива, ибо не сомневалась, что, уплатив долг церкви, я вернул расположение Альфреда, и ее хорошее настроение не испортило даже известие о том, что я беру с собой Исеулт. Сперва Милдрит выразила некоторое недовольство, но потом рассудила, что, если Исеулт возьмут к Альфреду, это будет только справедливо.

— Раз она королева, — сказала Милдрит, — ей и надлежит жить при дворе Альфреда. А здесь ей не место.

Жена настояла на том, что нужно отнести в церковь Эксанкестера серебряные монеты и раздать их бедным, а также отслужить благодарственный молебен в честь того, что я вернул себе милость Альфреда. А еще она благодарила Бога за то, что наш сын Утред здоров и все у него благополучно. Я мало видел сына, потому что он все еще был очень мал, а у меня никогда не хватало терпения возиться с младенцами, но Милдред и другие женщины постоянно уверяли меня, что он здоровый, крепкий мальчик.

До Сиппанхама было два дня пути. Я взял Хэстена и еще шестерых в качестве эскорта, потому что хоть люди шерифа и патрулировали дороги, однако разбойников повсюду еще оставалось немало.

Мы были в кольчугах и коротких кожаных плащах, вооруженные мечами, копьями, топорами и щитами; все верхом. Исеулт ехала на небольшой черной кобыле, которую я для нее купил. А еще я дал ей плащ из меха выдры, и, когда мы проезжали через деревни, люди изумленно глазели на женщину, которая едет верхом по-мужски; ее черные волосы были перехвачены серебряной цепочкой. Нищие становились перед ней и передо мной на колени и выпрашивали подаяние. Исеулт не взяла с собой служанку: я помнил, что все таверны и дома в Эксанкестере во время витана обычно набиты битком, и рассудил, что нам будет нелегко устроиться даже самим, не говоря уж о прислуге.

— Чего хочет от тебя король? — спросила Исеулт, когда мы ехали по долине Уиска.

В длинных колеях собралась дождевая вода, поблескивавшая в лучах зимнего солнца, а леса блестели от листьев остролиста и были яркими от ягод рябины, терновника, бузины и тиса.

— А разве не тебе полагалось бы сказать мне, чего хочет Альфред? — ответил я вопросом на вопрос.

Она улыбнулась.

— Видеть будущее — это все равно как путешествовать по незнакомой дороге. Обычно не видишь того, что находится далеко впереди, а иной раз что-то быстро мелькнет — и нету. И мой брат вовсе не посылает мне снов обо всем на свете.

— Милдрит уверена, что король меня простил.

— А ты сам как думаешь?

— Может, и простил, — пожал я плечами.

Я надеялся, что это действительно так — не потому, что мне нужно было прощение Альфреда, а потому, что мечтал снова получить под свое командование флот. Я хотел оказаться на палубе вместе с Леофриком. Я хотел, чтобы морской ветер дул мне в лицо и капли дождя падали на щеки.

— И все-таки это странно, — продолжал я. — Ведь Альфред не пригласил меня к началу заседания витангемота.

— Может, сперва они обсуждали религиозные вопросы? — предположила Исеулт.

— Да уж, для этого я бы ему там точно не понадобился.

— Ну вот видишь. Наверное, сперва они говорили о своем Боге, но под конец будут говорить о датчанах, вот почему король тебя и позвал. Выходит, ты ему нужен.

— Или, может быть, Альфред просто хочет, чтобы я присутствовал на пиру, — предположил я.

— На каком еще пиру?

— На пиру Двенадцатой ночи, — пояснил я.

Это казалось самым вероятным: Альфред решил меня простить и, чтобы выказать свое расположение, позволил присутствовать на зимнем пиру, который по традиции задавали в последний день Святок. Я втайне надеялся, что так оно и есть. До чего же все-таки странно. Всего несколько месяцев назад я готов был убить Альфреда, но теперь, все еще ненавидя его, желал снискать его одобрение. Все-таки я был очень честолюбив. И если бы меня не вырастил Рагнар, я бы достиг немалых высот на службе у Альфреда.

— Твоя дорога, Утред, — продолжала Исеулт, — это яркое лезвие, рассекающее темный торф. Я это ясно вижу.

— А как насчет той женщины, которая будет созданием золота? — с улыбкой спросил я.

Она ничего не ответила.

— Это ты? — настаивал я.

— Я родилась во время солнечного затмения, — возразила Исеулт, — поэтому я женщина тьмы и серебра, а никак не золота.

— Так кто же она? И где живет?

— Где-то далеко отсюда, Утред, очень далеко… — И больше Исеулт ничего не сказала.

Может, она и сама больше ничего и не знала, а может, просто не захотела мне рассказать.

Мы достигли Сиппанхамма к концу одиннадцатого дня Йоля. Когда мы подъехали к западным городским воротам, в колеях дорог все еще виднелся иней, а солнце казалось огромным красным шаром, висящим низко над спутанными черными ветвями.

Город был переполнен, но рыжая шлюха Энфлэд, по-прежнему промышлявшая в таверне «Коростель», встретила меня приветливо и подыскала нам жилье в полуразвалившемся коровнике, где держали десяток гончих. Гончие эти, как сказала Энфлэд, принадлежали Хаппе, олдермену из Торнсэты, но она рассудила, что собаки вполне могут ночь или две провести во дворе.

— Ну а если Хаппа начнет возмущаться, — сказала она, — то пусть проваливает в ад.

— Он плохо платит? — поинтересовался я.