Бледное пламя

Порхнувший в отраженных небесах.

Так и снутри удвоены во мне

Я сам, тарелка, яблоко на ней;

Раздвинув ночью шторы, за стеклом

Я открываю кресло со столом,

Висящие над темной гладью сада,

10 Но лучше, если после снегопада

Они, как на ковре, стоят вовне -

Там, на снегу, в хрустальнейшей стране!

Вернемся в снегопад: здесь каждый клок

Бесформен, медлен, вял и одинок.

Унылый мрак, белесый бледный день,

Нейтральный свет, абстрактных сосен сень.

В ограду сини вкрадчиво-скользящей

Ночь заключит картину со смотрящим;

А утром -- чьи пришпоренные ноги

20 Вписали строчку в чистый лист дороги? -

Дивится перл мороза. Снова мы

Направо слева ясный шифр зимы

Читаем: точка, стрелка вспять, штришок,

Вновь точка, стрелка вспять... фазаний скок!

Се гордый граус, родственник тетерки

Китаем наши претворил задворки.

Из "Хольмса", что ли: вспять уводит след,

Когда башмак назад носком надет.

Был люб мне, взоры грея, всякий цвет.

30 Я мог сфотографировать предмет

В своем зрачке. Довольно было мне

Глазам дать волю или, в тишине,

Шепнуть приказ, -- и все, что видит взор, -

Паркет, гикори лиственный убор,

Застрех, капели стылые стилеты

На дне глазницы оседало где-то

И сохранялось час, и два. Пока

Все это длилось, стоило слегка

Прикрыть глаза -- и заново узришь

40 Листву, паркет или трофеи крыш.

Мне в толк не взять, как видеть нашу дверь

Мальчишкой мог я с озера: теперь

Хотя листва не застит, я не вижу

От Лейк-роуд ни крыльцо, ни даже крышу.

Должно быть, здесь пространственный извив

Создал загиб иль борозду, сместив

Непрочный вид, -- лужайку и потертый

Домишко меж Вордсмитом и Гольдсвортом.

Вот здесь пекан, былой любимец мой,

50 Стоял в те дни, нефритовой листвой

Как встрепанной гирляндой оплетенный,

И тощий ствол с корою исчервленной

В луче закатном бронзой пламенел.

Он возмужал, он в жизни преуспел.

Под ним мучнистый цвет на бледносиний

Сменяют мотыльки -- под ним доныне

Дрожит качелей дочкиных фантом.

Сам дом таков, как был. Успели в нем

Мы перестроить лишь одно крыло -

60 Солярий там: прозрачное стекло,

Витые кресла и, вцепившись крепко,

Телеантенны вогнутая скрепка

Торчит на месте флюгера тугого,

Где часто пересмешник слово в слово

Нам повторял все телепередачи:

"Чиво-чиво", повертится, поскачет,

Потом "ти-ви, ти-ви" прозрачной нотой,

Потом -- с надрывом "что-то, что-то, что-то!"

Еще подпрыгнет -- и вспорхнет мгновенно

70 На жердочку, -- на новую антенну.

Я в детстве потерял отца и мать,

Двух орнитологов. Воображать

Я столько раз их пробовал, что ныне

Им тысячи начту. В небесном чине,

В достоинствах туманных растворясь,

Они ушли, но слов случайных связь

Прочитанных, услышанных, упряма:

"Инфаркт" -- отец, а "рак желудка" -- мама.

Угрюмый собиратель мертвых гнезд

80 Зовется "претеристом". Здесь я рос,

Где нынче спальня для гостей. Бывало,

Уложен спать, укутан в одеяло,

Молился я за всех: за внучку няни

Адель (видала Папу в Ватикане),

За близких, за героев книг, за Бога.

Меня взрастила тетя Мод. Немного

Чудачка; -- живописец и поэт,

Умевший точно воплотить предмет

И оживить гротеском холст и строчку.

90 Застала Мод малютку, нашу дочку.

Ту комнату мы так и не обжили:

Здесь cброд безделиц в необычном стиле:

Стеклянный пресс-папье, лагуна в нем,

Стихов на индексе раскрытый том

(Мавр, Мор, Мораль), гитара-ветеран,

Веселый череп и курьез из "Сан":

'"Бордовые" на Чапменском Гомере

Вломили "Янки"' -- лист прикноплен к двери.

Мой Бог скончался юным. Поклоненье

100 Бессмысленным почел я униженьем.

Свободный жив без Бога. Но в природе

Увязнувший, я так ли был свободен,

Всем детским нлбом зная наизусть

Златой смолы медвяный рыбий вкус?

В тетрадях школьных радостным лубком

Живописал я нашу клетку: ком

Кровавый солнца, радуга, муар

Колец вокруг луны и дивный дар

Природы -- "радужка": над пиком дальним

110 Вдруг отразится в облаке овальном,

Его в молочный претворив опал,

Блеск радуги, растянутой меж скал

В дали долин разыгранным дождем.

В какой изящной клетке мы живем!

И крепость звуков: темная стена

Ордой сверчков в ночи возведена, -

Глухая! Замирал я на холме,

Расстрелянный их трелями. Во тьме -

Оконца, Доктор Саттон. Вон Венера.

120 Песок когда-то времени был мерой

И пять минут влагались в сорок унций.

Узреть звезду. Двум безднам ужаснуться -

Былой, грядущей. Словно два крыла,

Смыкаются они -- и жизнь прошла.

Невежественный, стоит здесь ввернуть,

Счастливее: он видит Млечный Путь

Лишь когда мочится. В те дни, как ныне,

Скользя по веткам, увязая в тине,

Бродил я на авось. Дебел и вял,

130 Мяча не гнал и клюшкой не махал.

Я тень, я свиристель, убитый влет

Поддельной далью, влитой в переплет

Окна. Имея разум и пять чувств

(Одно -- чудное), в прочем был я пуст

И странноват. С ребятами играл

Я лишь во сне, но зависти не знал, -

Вот разве что к прелестным лемнискатам,

Рисуемым велосипедным скатом

По мокрому песку.

Той боли нить,

140 Игрушку Смерти -- дернуть, отпустить -

Я чувствовал сильней, пока был мал.

Однажды, лет в одиннадцать, лежал

Я на полу, следя, как огибала

Игрушка (заводной жестяный малый

С тележкой) стул, вихляя на бегу.

Вдруг солнце взорвалось в моем мозгу!

И сразу ночь в роскошном тьмы убранстве

Спустилась, разметав меня в пространстве

И времени, - нога средь вечных льдов,