БЛАТНОЙ

Я вышел из телефонной будки с отчетливым ощущением близкой опасности. За мной охотились, обкладывали - как волка во время облавы. Надо было спасаться, бежать… Но как? И куда? Я был без документов (паспорт мой остался на заводе, в отделе кадров) и почти совсем без денег. Растерянный, я топтался в зале ожидания среди горланящих, суетящихся, спешащих куда-то людей… Суета их, на первый взгляд, казалась бессмысленной. Но все-таки каждый, в отличие от меня, имел здесь определенную, точную цель. Каждый спешил по своему маршруту, по делам или к родственникам.

К родственникам! Я словно бы вдруг очнулся от дремоты. Странно, что эта мысль не пришла мне раньше. У меня ведь тоже есть родственница - старшая сестра отца Зинаида Андреевна Болдырева. Она безвыездно живет в Новочеркасске, знает меня понаслышке и теперь, без сомнения, будет рада увидать меня и приветить.

На исходе дня я уже сидел в купе скорого поезда «Москва-Ростов».

На билет ушли все имеющиеся у меня деньги - все, до копейки! Однако обстоятельство это мало меня беспокоило. «Двое суток пути, - рассудил я, - срок небольшой. Как-нибудь перебьюсь, поголодаю, не страшно. Главное, добраться до Новочеркасска! Там, у тетки, поправлюсь, отъемся на донских хлебах… Когда-то она помогала моим родителям, теперь поможет мне».

20 Раздобыть еду

Новочеркасск открылся мне на заре; он выплыл из пепельной мглы - просторный, разбросанный по склону горы, позлащенный утренним солнцем… И вскоре я уже шагал по улицам бывшей столицы Всевеликого Войска Донского.

Адрес тетки я знал весьма смутно. Помнил только, что дом ее находится где-то в самом центре города - на одной улице с особняком Беляевских. Знал также, что улица эта называлась в свое время Ратная, а теперь переименована в Красноармейскую. Сведения были скудны, однако для Новочеркасска их оказалось вполне достаточно.

Первый же встреченный мною старик (в полинявшей казачьей фуражке и шароварах, заправленных в толстые вязаные чулки) охотно и обстоятельно растолковал мне, как пройти к дому Болдыревых.

— Когда-то богатый особнячок был, видный, - заметил он, посасывая гнутую хрипучую трубку, - а теперь и смотреть не на что, - он наморщился и сплюнул в пыль. - Срамота, грязь… Был один хозяин, теперь их сорок… Все хозяева! Некого на хрен послать.

Дом и действительно вид имел неопрятный, запущенный; фасад его был в потеках, в ржавых пятнах сырости, парадный вход заколочен досками. На резной решетке двора моталось белье, развешенное для просушки. Здесь же толпились бабы - галдели, перебранивались, сорили подсолнечной шелухой.

— Зинаида Болдырева? - задумчиво в ответ на мой вопрос протянула одна из них. - Что-то я не соображу. Я ведь тут недавно… Это кто же такая?

— Бывшая хозяйка этого дома, - сказал я. - Неужто не знаете?

— Ах, бывшая, - засмеялась она. - Ну, как же, как же! Знаю. Андреевна… А вам она зачем?

— По делу, - сказал я сухо.

— Ну, так ступайте наверх.

— Куда же? - спросил я, окидывая взглядом окна второго этажа.

— На самый верх, - пояснила баба. И опять засмеялась, обнажая крупные желтые лошадиные зубы. - Ихние хоромы - под крышей, на чердаке!

Я поднялся на чердак по скрипучей узенькой лестнице. С трудом разыскал в полумраке дверь. Толкнул ее и ощутил густой, невыразимо сладостный запах жареной картошки.

Я словно бы опьянел от этого запаха (я ведь не ел почти трое суток!) и, войдя в просторную, чисто прибранную комнату, как-то сразу ослаб; прислонился к дверной притолоке, смахнул рукавом испарину со лба. Голова у меня кружилась. И вероятно поэтому я не сразу заметил стоящую в глубине комнаты женщину.

Невысокая, седая, в брошенном на плечи платке и темном, старушечьем платье, она стояла возле стола - возле сковородки с шипящей, розовой, подернутой паром картошкой.

— Здравствуйте, - сказал я. - Вот мы и увиделись наконец. Я Трифонов. Сын Евгения Андреевича.

— Сын Евгения? - она вздрогнула, судорожно нашарила на столе пенсне и поднесла его к глазам. - Это какой же сын - Андрей, что ли?

— Нет, - косясь на сковородку и глотая слюну, ответил я, - нет, другой.

С минуту она изучала меня, разглядывала пристально, настороженно. Потом сказала, щурясь и поджимая губы:

— Сын Евгения… А скажи-ка, где вы жили в Москве?

— Смотря когда, - пробормотал я.

— Что значит - когда? - нахмурилась она. - Я спрашиваю, где вы вообще жили?

— В разных местах, - ответил я, испытывая растерянность и неловкость. Встреча эта представлялась мне иной; я не ожидал подобного допроса. - При отце мы почти все время проживали за городом.

— За городом?

— Ну, да. На станции Кратово. Это по Казанской дороге. А потом я к матери перебрался.

— А какой у нее адрес?

Я назвал улицу и номер дома. Она промолчала и затем знакомым, совершенно отцовским жестом сняла пенсне. Подышала на него. Медленно протерла стеклышки.

Я ожидал, что она улыбнется, пригласит меня сесть, поинтересуется, не голоден ли я… Но вместо этого она спросила:

— А документы у тебя есть?

— Послушайте, тетя, - проговорил я. - Вы что не верите мне или боитесь чего-то?