— Да бог с ним, — поспешно сказал Муравьев. — Это так, к слову. Для меня куда важнее ваши заслуги в сношениях с китайцами. Да вы садитесь, садитесь… Ахиллес Иванович, Епифаний Иванович, да и вы, молодые люди, должно быть, и не знаете, что Николай Романович в прошлом августе совершил поистине историческое деяние?
— Ну что вы, Николай Николаевич, какое там историческое, — смущенно махнул рукой Ребиндер, опускаясь на свой диванчик.
— Да как же не историческое?! Вы встретились с амбанем — первый случай такого уровня переговоров за двести лет отношений с Китаем, Мне вот выше гусайды пока не довелось.
— Все еще впереди, Николай Николаевич. Теперь вы будете вести все переговоры как полномочный представитель Российской империи. А я… я просто выполнял ваши указания, предлагал совместно защищать устье Амура от англичан или американцев.
— От англичан — да, а от американцев я подвоха не жду. У них дел полно на своем берегу океана. Они, конечно, зубастые ребята и в будущем, возможно, у нас будут проблемы, но пока главный наш враг — Англия! — убежденно сказал Муравьев. — А еще, Николай Романович, я очень ценю ваш доклад в Сибирском комитете по торговле с Китаем.
— Он тоже был подготовлен по вашему указанию.
— Ну, указывать — это просто, а подготовить и доложить так, что после доклада комитет дал кяхтинской торговле заметную свободу — это как раз то, ради чего и создавалось здесь градоначальство. Вы в полной мере выполнили возложенные мною на вас задачи. Благодарю!
— Да вы уже меня официально благодарили…
— Что вы, Николай Романович! — подал голос Заборинский. — Услышать дважды благодарность генерал-губернатора — все равно что орден получить.
— Надеюсь, орден будет: я представление сделал.
— Благодарю вас, ваше превосходительство, — привстал Ребиндер, но Муравьев за плечо усадил его обратно и сел рядом.
— Ну что же, господа, — сказал он, хлопая себя по коленям, — подвожу итог. Завтра утром мы покидаем гостеприимную Кяхту… — сделал паузу и спросил с легкой улыбкой в усах: — Обед, надеюсь, всем понравился?
Кяхтинские торговые люди, прослышав про обед в Иркутске, решили не ударить в грязь лицом перед стольным градом Сибири. И — не ударили!
— Да уж, — вздохнул Заборинский. — Купцы постарались. До сих пор в себя прийти не могу.
Сычевский скромно промолчал. Он вообще старался вести себя незаметно, как подобало, по его мнению, чиновнику IX класса, титулярному советнику. И это ему удавалось.
А Свербееву и Бибикову полагалось помалкивать, пока не спросят.
— Так вот, — продолжал генерал в том же духе, — Кяхту мы покидаем, вполне удовлетворенные как приемом, так и участием местных миллионщиков в великом амурском деле, и едем далее следующим образом. Вы, Ахиллес Иванович и вы, Епифаний Иванович, едете прямиком в Шилкинский Завод. Там сосредоточивается вся подготовка к сплаву. А я с молодыми людьми заеду в Петропавловское за стариком Ведищевым, далее — в Бянкино, к Кивдинским, за обещанным полумиллионом, и на лодке прибуду в Шилку. Наверное, шестого или седьмого мая. К тому времени, говорят, лед уже пройдет. — Муравьев посидел еще несколько секунд, как бы вспоминая, не забыл ли чего, потом снова хлопнул себя по коленям и резво вскочил. — Нас ждет поистине великое дело, господа, и никто нас не остановит!
Седьмого мая, как и предполагалось, Муравьев прибыл в Шилкинский Завод, или, попросту говоря, в Шилку, из села Бянкина, на лодке, в сопровождении охраны, молодых чиновников и Корнея Ведищева. Вид у него был весьма довольный: он помирился с вернувшимся в родной дом Христофором Петровичем Кивдинским и получил от него обещанное. Частично деньгами, частично товарами, нагрузившими еще две лодки.
К тому времени в Шилку съехались на проводы сплава военный губернатор и наказный атаман Забайкальского казачьего войска генерал-майор Запольский из Читы, командир 3-й бригады 24-й пехотной дивизии Отдельного Сибирского корпуса генерал-майор Михайловский из Верхнеудинска, исправляющий должность горного начальника Нерчинских заводов инженер-подполковник Разгильдеев из Нерчинска. Все со своими старшими офицерами и заводскими чиновниками.
Вообще, в эти дни небольшой городок переполнился приезжим народом. Всюду мелькали мундиры разных родов войск — армейские, флотские, артиллерийские, инженерные, казачьи, — словно большой военный лагерь готовился к сражению. Наверное, так оно и было, только сражение обещало быть бескровным. Из штатских выделялись чиновники — их тоже можно было узнать по мундирам, а купцы, мещане, работный люд различался лишь по чистоте и богатству одежды.
Все были воодушевленно возбуждены, многословно и горячо обсуждали предполагаемые перипетии путешествия. Особым вниманием пользовались местные плотовщики, хорошо знающие вздорный и необузданный нрав весенней Шилки вплоть до ее встречи с Аргунью; ниже, по Амуру, сплавлялись немногие, однако ходили они на лодках, теперь же вниз шел огромный караван плотов, лодок, барж и павозков — а это далеко не одно и то же.