Благовест с Амура

— Нет-нет, Катюша, останься. Мы с ним переговорим накоротке. А впрочем, ты подожди несколько минут, я к нему выйду сам. Александр Николаевич, проводите городского голову в малую гостиную.

Сеславин вышел.

— Неудобно, — сказала Екатерина Николаевна. — У тебя же деловой разговор?

— Разговор деловой, но чисто формальный. Петр Иванович подал мне свои предложения по делам купеческим. Он же не только голова губернского города, но и купец первой гильдии. Предложения весьма недурны, и я решил на первый раз ограничиться лишь его участием в сплаве. О том и хочу ему сказать. Остальные подождут! — В Николае Николаевиче вспыхнуло раздражение, и он начал распаляться. — Глядя на Занадворова да на Кивдинского, спиной ко мне поворачивались, а теперь все патриотами стали! Ишь, какие прыткие!

— А что Занадворов, что Кивдинский? Разве они тебе ровня? По-моему, дорогой, ты напрасно раздул их дела так, что о них всюду заговорили, а занадворовское дело докатилось до Сената. Остался бы выше этого!

— Я не допущу, чтобы дурно говорили о моих чиновниках! Занадворов оклеветал Молчанова. Я провел им очную ставку в присутствии свидетелей, и этот подлец не смог подтвердить факт получения Молчановым взятки. Поэтому его и посадили под арест. А главное: он был уверен, что его богатство переломит любой закон. Ты же знаешь: я так и написал государю, что если мы пойдем на поводу богатства, то никакой бедняк не сможет найти у нас защиты. И государь меня понял и приказал держать Занадворова под арестом до окончания суда. И давай оставим это, меня человек ждет.

Муравьев вышел, едва ли не выскочил, из кабинета, ощутимо хлопнув дверью. Прежде он себе такого не позволял, хотя Екатерине Николаевне доводилось высказываться по поводу неверных, на ее взгляд, решений генерал-губернатора. Устал Николя, а может, сердится на то, что за всю дорогу от Петербурга у них не было ни одной любовной встречи: Катрин нездоровилось именно по женской части; она почему-то стеснялась сказать об этом мужу и чувствовала себя перед ним виноватой, а он ничем не выказывал своего недовольства — был предупредителен и заботлив, как всегда. Но вот теперь… Надо поговорить, успокоить, решила она, объяснить, что заболеть может каждый, а женщины вообще очень чувствительны даже к перемене погоды. Но ведь все проходит. Как там написано на кольце Соломона? Кажется, «И это пройдет»? Мудрый был царь Соломон!

Впрочем, Николя мог бы и сам догадаться, что у нее не все ладно со здоровьем. Доктора с ними не было, но по прибытии в Красноярск она сразу же попросила любезного Василия Кирилыча пригласить к ней врача, а мужу сказала, что дорога слишком сильно ее утомила. Так уже случалось, и он отнесся к вызову доктора спокойно, ей даже показалось — равнодушно, что ее немного обидело, хотя она видела, что в первый же день ему принесли целый мешок писем и донесений, и мужу стало просто не до нее.

Когда Николя вернулся — а вернулся он довольно скоро: Катрин не успела даже продумать, как именно она скажет о своем недомогании, — он словно забыл о недавнем споре, едва не перешедшем в ссору: глаза его весело блестели, и весь вид говорил о довольстве жизнью. «Если сказать, что он недавно вылетел из кабинета, — подумала она, — то сейчас можно употребить слово «впорхнул»». Генерал-губернатор впорхнул в кабинет она даже засмеялась от удовольствия видеть его таким general volant.[38]

— Ты чего? — Он оглядел себя. — Что-то не так?

— Все так, милый. Просто я рада, что ты вернулся.

Катрин встала ему навстречу и обвила руками его крепкую шею.

Поцелуй получился долгим. Он вскружил ей голову, заставил громче и чаще стучать сердце, перехватил дыхание. И бог с ним, с недомоганием!..

Оторваться было невозможно. Захотелось махнуть на все рукой и прямо тут, в кабинете, на большом персидском ковре, предаться безудержной любви.

Похоже, та же мысль ворвалась и в голову генерала, потому что Катрин краем сознания уловила, что Николя вроде бы приноравливается, как аккуратнее уложить ее на этот самый ковер.

— Все-все-все! — Она с огромным трудом, но все-таки отъединила свои губы от его — мягких, притягивающих, поглощающих не только дыхание, но и всю ее целиком. — Все!!! До вечера! Тебе еще надо работать!

— Да пусть она катится колесом, эта работа, до самого Петербурга, — пробормотал он, зарываясь лицом в ее волосы. — Я так соскучился — сил нет!

— Вот и побереги их до вечера, — засмеялась Катрин. — Они тебе очень даже понадобятся.

— Ловлю на слове.

Он со вздохом отпустил ее и оправил помявшийся мундир. Катрин тоже привела в порядок платье и волосы и с видом примерной ученицы Девичьего института взялась за перо.

— На чем мы остановились?

— «…согласно справедливой о том просьбе Невельского», — перечитала Екатерина Николаевна. — Это о награждениях офицеров Амурской экспедиции.