Благословенный

— Капитан Волховский, возьмите плутонг солдат и пойдёмте со мной. Надо расставить караулы и срочно разобрать бумаги.

* * *

Ночь прошла без сна. Измайловцы разбили бивуак прямо на площади перед дворцом, осветив её светом костров. С дворцовой кухни им носили воду, дрова и хлебное вино «для сугреву». Утром на площадь в полном составе подошёл и Семёновский полк, принявший присягу императору Александру Павловичу.

Конногвардейцы отказывались присягать мне до середины следующего дня — настолько их убедили, что следующим императором будет Павел. Однако, когда они узнали о присяге Измайловского и Семёновского полков, о моей женитьбе на Наташе Суворовой, а также назначении Александра Васильевича вице-президентом Военной коллегии, генерал-инспектором кавалерии и пехоты, солдаты и офицеры Конногвардейского полка приняли-таки присягу.

Разбираясь с делами, — выгребая из секретеров бумаги, допрашивая статс-секретарей, принимая первые доклады следственной комиссии — я постоянно ловил себя на совершенно чудовищном противоречии испытываемых чувств. Минуты возбуждения сменялись долгими часами уныния и даже ужаса. Конечно, я внутренне был готов к смерти Екатерины. Где-то в это самое время это всё и должно было случиться… но, однако же, для меня она оказалась сильнейшим эмоциональным потрясением.

— Ты готов, готов, как никто иной. Ты знаешь дела Империи глубже и вернее, чем какой-либо ещё наследник за всю историю России! — твердил я себе, но не находил в этих мантрах никакого успокоения. Днём многочисленные события и заботы отвлекали меня, но ночью просыпались глубоко затаённые страхи. А вдруг я не справлюсь; вдруг мои теории неверны; а ну как своими неловкими деяниями я испорчу, разрушу всё здание российской государственности, много лет воздвигавшееся усилиями сотен поколений? Я не задумывался доселе, как же, в сущности, хорошо находится на позиции второго лица, наследника, обладающего огромными возможностями, но не несущего притом никакой ответственности! Всегда есть кто-то, кто отвечает за результат в целом; а ты спокойненько занимаешься своим делом, и если всё получилось — ты молодец, а нет — так бабушка прикроет твой прокол своими могучими юбками, да и все дела! Да ещё и, как оказалось, я к ней эмоционально привязался — сложно не испытывать симпатий к персоне, каждый день на протяжении многих лет делающей тебе одно только добро… В общем, смерть императрицы я пережил тяжелее, чем предполагал.

Немало драгоценного времени пришлось потратить на устройство похорон. Две недели гроб с забальзамированным телом был выставлен в Овальном зале Таврического дворца, — том самом, где Потёмкин пять лет назад устраивал свой грандиозный праздник. Прощаться с нею приезжали и из Москвы, и из провинции, — казалось, этот поток никогда не иссякнет! Приезжали не только дворяне: допускались лица разного звания, даже из крепостных крестьян, и, хотя этому сословию усопшая не очень-то благоволила, её любили и сожалели о ней даже и в этой среде. Бывшие фрейлины и статс-дамы усопшей поочерёдно дежурили у тела, наблюдая за порядком при поминовении государыни посетителями.

Посреди упомянутой большой бальной залы Таврического дворца воздвигнут был катафалк, а над ним — сень в виде ротонды с приподнятым куполом. Императрица лежала в открытом гробу с золотой короной на голове. Императорская мантия покрывала ее до шеи; крышка от гроба императрицы лежала на столе параллельно катафалку. Вокруг горело шесть больших паникадил; у гроба священник читал Евангелие. За колоннами, на ступенях, стояли разряженные как петухи кавалергарды, печально опершиеся на свои карабины, глядя на многочисленных посетителей. В этом мире действительно было много людей, облагодетельствованных Екатериной: сюда приходили то лакеи, то горничные покойной императрицы, множество приезжих небогатых дворян, мещан и купцов. Они целовали ей руку, иной раз едва могли от нее оторваться… Зрелище было грустное, священное и внушительное: их крики, рыдания и обмороки прерывали по временам торжественное спокойствие, царившее в зале. Все приближенные к императрице боготворили её. Увы, этого нельзя было сказать о её собственном сыне.

* * *

Буквально на следующий день ко мне явился господин Ростопчин. Фёдор Васильевич был ещё молод — ему не исполнилось тридцати. В своё время он сделал выбор в пользу двора цесаревича Павла, а затем и последовал с ним в Гельсингфорс, где исполнял обязанности канцлера королевства Финляндия.

— Разрешите поздравить вас с восшествием на трон, — осторожно и вкрадчиво произнёс он. — Прежде всего, позвольте заверить вас, Ваше Величество, что ваш августейший отец не имеет никакого касательства к тому безумному происшествию, что случилось в день смерти императрицы! Король Павел всецело привержен законным формам передачи власти и не приемлет насильственных действий!

— Конечно-конечно, — любезно проговорил я, лихорадочно пытаясь понять, куда он клонит. Впрочем, долго гадать не пришлось.