Благосклонная фортуна

Трудно было понять, чем могла помочь ему тонкая и непрочная палка. Да и мучители этого не понимали, выкрикивая жуткие низости и со смехом фантазируя на темы применения. Поэтому продолжали своё развлечение, тем самым притягивая к себе новых подельников. Подошёл тучный вояка, со шрамами на лице и, похохатывая, встал в метре от клети, опираясь двумя руками на меч. Потом ещё один, пошатываясь, пристроился с другой стороны и стал тыкать тупым концом копья измученную женщину. Она вяло отворачивалась, старалась избежать ударов, обессиленно хватаясь за истязавшее её древко, кричала от боли, но с места так и не сходила. Словно специально прикрывала спину своего напарника по клетке.

Наконец пленный изловчился и умудрился выхватить вторую палку вместе с насаженным на неё куском жареного мяса. Мучители ещё больше развеселились, выкрикивая мерзкими голосами «Ешь! Хотя бы один кусок проглоти, и ты выживешь, станешь воином! Ну?! Чего же ты ждёшь? Приступай!» И в этот момент пленник и в самом деле приблизил кровавый огрызок плоти ко рту и вроде как стал его интенсивно разгрызать. От такой картины монахи взвыли от радости и одобрения, а троих лазутчиков, которые не в силах были оторваться от созерцания данной сцены, чуть не стошнило.

Хорошо, что Форш оказался самым сообразительным и догадливым:

– Да он не мясо грызёт!..

Так как оба напарника ничего из себя не смогли выдавить, кроме удивлённого мычания, он прокашлялся от комка в горле и продолжил свои объяснения:

– Палка имеет сучки, но они не настолько большие, чтобы обеспечить полный зацеп… Если я не ошибаюсь, нечто подобное советовалось в учебном трактате Гиюров, Небесных Воинов…

Дальнейшие события только подтвердили великие знания и предвидения мэтра боевых искусств. Атлетически сложенный парень не грыз мясо, он, не жалея свои прекрасные зубы и дёсны, отгрыз кусок палки, как раз под сучком, сделав таким образом отличный выступ в виде крючка. Но вначале грамотно скрыл свои основные действия. Сорвал мешающий ему кусок мяса, и довольно точно бросив, попал прямо в лоб тому, у кого выдернул подобное кощунственное угощение. Вот это уже вызвало истерический смех в группе собравшихся вокруг клети Вещателей. И они прозевали самое главное: начало атаки.

Используя надкушенную палку как стрелу, пленник вторую вставил в углубление и с резкой натяжкой применил её как упругий рычаг. Импровизированная стрела, которой никакой простой бросок рукой не придал бы подобной скорости, мелькнула вперёд, несясь в лицо тучного монаха со шрамами. К сожалению, тот хоть и был пьян и ухохатывался, инстинктивно попытался отстраниться, и палка не пронзила его до самого мозга, а только зацепила глазное яблоко, вырывая его с корнем и разрезая рваным остриём кусок скулы. Вопль боли и бешенства, который издал раненый, мог вполне донестись до лагеря разбойников.

Но и на этом месть со стороны пленников не кончилась. В момент его первой атаки женщина буквально плашмя бросилась на древко копья, стараясь его удержать и прижать к полу клети. А уже в следующий момент уронивший оставшуюся палку себе под ноги, мужчина резко развернулся и подхватил конец копья в руки. А потом с воплем ярости, который слился с криком одноглазого, попытался всадить наконечник копья в живот его хозяина.

И в этом герою не до конца повезло. Ему не хватило пространства для более сильного разгона. Начавший кричать монах не выпустил копьё с его режущей частью, а так с ним и пятился, пока не упал с внушительной, но, видимо, несмертельной раной. Потому что умирающее существо так по-свински визжать не сможет.

Вот тут и могло показаться, что настала минута смерти отважного героя.

Глава 26 Скользящая смерть

Вокруг клети и раненых в мгновение ока собралась толпа Лысых, голов в шестьдесят, во главе с самим настоятелем и парочкой О-Низов. Рёв поднялся неимоверный. Одни орали, пытаясь оказать помощь и укладывая окровавленных подельников на носилки. Вторые рвались отомстить, желая голыми руками разорвать обоих пленников. Третьи выкрикивали оскорбления и ругательства в непонятно чей адрес. Ну а четвёртые совсем неуместно заливались утробным смехом. Эти, видимо, находили даже в таком моменте прелесть и удовольствие. Что интересно: две трети остальных монахов, веселящихся на иных пространствах двора, даже не среагировали на событие, омрачившее празднество для других. Так и продолжили танцевать, петь и обжираться.

Здесь же, поблизости от донжона, началось смешение войны, гротеска и сумасшедшего дома. И такой кавардак там творился чуть ли не десять минут.