Благородный принц (ЛП)

Кровь было нелегко вывести из волокон ковра или хлопчатобумажных рубашек. Если только Пресли не занималась уборкой. Она освоила удаление пятен крови к тому времени, когда мы стали подростками. Тем временем я была тем, кто научился накладывать повязку-бабочку, чтобы свести к минимуму шрам. Я могла перевязать сломанные ребра меньше чем за пять минут.

Телесные раны было легко залечить. Раны сердца и души, что ж… это уже совсем другая история. Обычно я лечила их игнорированием. К лучшему это или к худшему, но отталкивание суровой правды было моим предпочтительным механизмом преодоления.

Люк умолял меня довериться ему. Доверять ему.

Я подавила смешок. Каждый мужчина, который когда-либо просил моего доверия, предавал его. Мой отец. Джеремая. Возможно, Люк был другим, но я, конечно, не собиралась проверять эту теорию.

Доверять? Нет, спасибо. Я сохраню свои секреты. От них зависит слишком многое, особенно моя жизнь.

Если о видео на моем телефоне станет известно, я умру медленной, мучительной смертью от рук Воинов. Или это будет означать билет в один конец к новой личности.

Возможно, я не любила Скарлетт Маркс. Может быть, она была трусихой всю свою жизнь. Может быть, ей следовало бороться упорнее, делать лучше. Но она была мной. И однажды я найду способ искупить ее вину.

Программа защиты свидетелей не была вариантом. Пока нет. Не раньше, чем я исчерпаю все другие возможности убедить Воинов, что я была козлом отпущения для Джеремаи.

Как? Понятия не имею. Но я во всем разуберусь. Я исправлю эту лажу и перестрою свою жизнь заново. А до тех пор лучшим способом защитить себя было держать рот на замке.

Я полагала, что должна благодарить своего отца за мою сверхъестественную способность скрывать свою боль. Он учил нас в детстве, что улыбка может быть величайшим обманом.

Никто никогда не подозревал, какой была жизнь у нас с Пресли. Учителя. Соседи. Пасторы. Когда они смотрели на нас, все, что они видели — двух маленьких девочек, которые были одеты в розовое и завивали свои длинные светлые волосы в красивые локоны. Они видели в моей матери застенчивую женщину с тихим голосом, которая предпочитала проводить свои дни дома. А мой отец был величайшим обманщиком из них всех. Он был монстром, который пожимал вам руку в церкви по воскресеньям и отпускал лучшие шутки во время барбекю с соседями.

Прости, Люк. Мои суровые истины были не твоим чертовым делом. Рассказывать их было все равно, что наносить порезы по шрамам.

Люк сбросил скорость и повернул направо. Из-за поворота я пропустила дорожный знак, но фонари в этом квартале, казалось, светились ярче. Чище. Даже счастливее.

Этот район был новее, чем тот, по которому я шла ранее. Мы миновали открытую стоянку, где земля вокруг большой вывески «Продается» была покрыта снегом. Рядом с ней находился дом в середине строительства. Стены были возведены, установлены окна с наклейками, но снаружи не было обшивки, а входная дверь представляла собой лист фанеры.

Любопытство взяло верх, и я больше не могла молчать.

— Куда мы едем?

Люк не ответил, наливая мне дозу моего собственного лекарства. Туше, шеф.

Он притормозил перед двухэтажным домом с мансардными окнами, выступающими из крыши. Свет внутри был выключен, но наружные светильники ярко сияли.

Сайдинг был цвета яичной скорлупы, в некоторых секциях из досок и вагонки, в других — горизонтально прямой. Окна были выкрашены в черный цвет вместо стандартного белого, а деревянная входная дверь была выкрашена в серовато-белый цвет, чтобы соответствовать гаражным воротам.

Это был семейный дом. Он не был экстравагантным, хотя и казался немного больше, чем другие дома в квартале.

Люк потянулся к козырьку и нажал кнопку, чтобы открыть одну из дверей гаража, проскользнув внутрь. Затем он заглушил двигатель грузовика и закрыл за нами дверь, не двигаясь, пока она не опустилась на землю. Именно тогда он вышел и обошел машину со стороны пассажира, открывая для меня дверь.

Люк протянул мне руку, как он делал это у конспиративного дома.

Было бы так легко скользнуть моей ладонью по его. Чтобы немного утешиться человеческим прикосновением. Но если я поддамся его руке, то, возможно, перестану отказываться от его помощи. Шаг за шагом он будет изматывать меня, пока моя решимость не пошатнется.

Так что я схватила свою сумку, темно-синий рюкзак, в котором хранились мои мирские пожитки, и выпрыгнула из грузовика, приземлившись на собственные ноги.

Люк вздохнул, но ничего не сказал, направляясь к внутренней двери. Он открыл ее и включил свет.

Я последовала за ним, войдя в дом через прачечную.

Люк повесил ключи на крючок рядом с дверью, затем оперся рукой о стену, используя ее для равновесия, когда снимал ботинки.

Это его дом. Он привел меня к себе домой. Почему?

Я уставилась на него, ожидая объяснений.

Люк ничего не сказал. Он просто ушел, включая свет, когда проходил по своему дому.