Валя догадывалась, что Ляля ревнует Истягина к ней. И ей было страшно, радостно, значительно. И никто не знал об этом, и это было хорошо.
С какой бы радостной охотой выполняла Валя все желания Истягина. И это самое сильное желание ее не исчезало несколько лет, она думала, как бы ему помочь, детям его сделать приятное, жену развеселить, потому что Ляля все чаще впадала в раздражительность и в тоску.
Чем сильнее была потребность делать хорошее Истягину, тем чаще Валя становилась вздорной в своих отношениях с Семеновым. Семенов вызывал в ней драчливость, желание перечить ему даже неизвестно из-за чего. А между тем он нравился ей своей молодцеватостью, вольностью, тем, что его уважали за деловитость, безотказность в работе. Ему предсказывали хорошее будущее, и в этом не было ничего неожиданного — учился заочно, работая механизатором, и уже начал выступать на собраниях и даже в газетке. Жизнь эта становилась вроде бы тесноватой для него, впереди светил простор.
Истягину ничего не светило, но этим-то он расположил ее к себе. Валя училась средне, работала тоже средне. Не было у нее никаких особенных планов чем-то отличиться от других. Жила, как мать, отец. Трезво рассудив, она решила, что Семен ненадежен, а, кроме него, молодых парней нету свободных. Истягин старше ее. Бывают такие семьи… Нет, не о замужестве думала она, а лишь о том, как подружиться с детьми его.
Валя слезла с сеновала, подошла к дверям мазанки. Пошарила под приступкой — нет ключа. Мать схитрила — не доверила ей. Опять села на чурбачок у окошка мазанки. Просунула руку в оконце, коснулась его головы. Не спал, погладил ее руку.
— Окно узкое, кошке впору пролезть, — сказала Валя, — я через крышу.
Влезла на клен, а с него на плоскую мазаную крышу сарайчика — не всю успели замазать глиной, а только зарешетили. Легла грудью на крыше.
— Раздвинь жердочки, я к тебе спущусь.
— Спасибо, ласковая. Я мог бы сейчас вылезть хоть из-под пяти замков, да не надо так. Я люблю твоих родителей.
— А меня?
— И тебя люблю, и жизни хорошей тебе желаю.
— А чего не пускаешь к себе? — Она просунула руку меж решетника.
Истягин взял эту жесткую руку, потерся лбом о полированную мозолями ладонь.
— Иди успокойся, девочка.
Он слышал ее мягкий спрыг с крыши на землю. Проследил в окошечко, как мелькнула в темноте ее фигура.
Утром мать строго, выжидательно взглянула на Валю.
— Ключ-то не нашла? Ох, девка, смелая чересчур. А легкая, прямо по воздуху летала на крышу мазанки. Я ведь все видела. Совсем не думаешь о жизни.
— Что же ему сказать, мама? Ведь я ему по душе. Сам признался.
— Да как же у него повернулся язык? А тебе не стыдно слушать?
— Да что он плохого сказал?
— А сманивать тебя на троих детей хорошо?
— Не сманивал он. Самой мне жалко ребятишек. Ляля была хорошая. Не знаю, люблю его или нет, а ребятишек жалко.
Она сказала матери: помогла ему с детьми, когда Ляля хворала, поможет и сейчас. Хорошее и доброе дело делать никто не запретит.
— Удивишь людей, — уже спокойно сказала мать.
— Люди что, сама я себе удивляюсь: шла-шла и вдруг нашла.
— Ты насчет нашла-потеряла не торопись. А вот как же договорились с ним?
— Буду ходить за его детьми.
— Помочь надо, не чужие. Ты не гневайся на меня, если я скажу не так. Да уж лучше сказать, чем таить.
— Говори, мать, не таись.
— Смотри, за детьми ухаживай, своего ненароком не наживи. Как женщина начинает нянчиться, тут уж на своих тянет.
«Он хоть седеть начал, хоть душой изводится и места не находит, да ведь такая краля живо взвеселит, — думала мать. — Фигура, походка, ум с лицом в ладу. Только вот намается с детишками, убежит… Хоть бы бог прибрал сироту самую маленькую».
— Походи, детушка, походи, — сказала мать.
Проводила ее мать к Антону надолго: сундучок с вещами дала.
Истягин подумал: «Нельзя после того разговора через крышу».
— Не могу я принять такую жертву, — сказал он.
— Что ж нам, вертаться? — спросила Дуся.
— Не уйду я, пока он не подыщет детям мать, а себе жену, — сказала Валя.
— Мы можем и вернуться, если у тебя, Антон, семь пятниц на неделе. Не по-родственному ты, нет простоты. Девка хочет помогнуть.
— Спасибо, оставайся. Будь хозяйкой. Ну, заместо дочери старшей.
Дочь и сын к ней попросту. И уж через несколько дней они сроднились. В горнице было царство детей и ее, Вали. И он не лез туда без спроса.
С незнакомой отрадой вспоминалась ему изустная история Истягиных.