Благими намерениями

Антон пять лет уже как был в отставке. Служил он до того в пехотном полку. Слыл офицером смелым, решительным, не раз представлялся к наградам – не за участие в парадах, – но заимел только одну: орден святого Станислава 3-й степени – и тот за окончание академии Генерального штаба по первому разряду. В академию он был направлен уже через три года службы и сразу по выпуску из неё, для отбытия цензового командования, с производством в штабс-капитаны, был назначен командиром роты. Карьера его обещала быть успешной, но в течение всей службы Антона постоянно сопровождали разнообразные пикантные истории с его участием, что накладывало существенный отпечаток и на карьеру, и на его представления к наградам, регулярно увязавшие где-то в кабинетах вышестоящих штабов.

Так однажды, после очередного загульного вечера, на котором Антон прилюдно ударил своего сослуживца, оказавшегося сыном какого-то высокопоставленного лица, – и, в общем-то, не без основания ударил, – его попросили покинуть полк. Таково было полюбовное предложение офицеров суда чести. В противном же случае, инцидент грозил обернуться серьёзным разбирательством свыше и показательным «кровопусканием» не только для Антона, но и для командования полка, о чём ему прозрачно намекнули, и настоятельно рекомендовали сделать «правильный» выбор.

Между «ссылкой» в один из самых захолустных гарнизонов, стоявший на границе с Китаем, и отставкой, Антон выбрал второе и уехал, даже не попрощавшись со старшими сослуживцами, производившими суд. Сказал только, что не может считать достойными звания офицера тех, для кого сытое спокойствие дороже правды. С остальными же своими товарищами устроил напоследок прощальный вечер, от которого вздрогнуло местечко, где стоял полк. Пил гордо, нарочито залихватски, всем видом пытаясь казаться равнодушным к значительной перемене в своей судьбе.

Вернувшись в родное гнездо, ещё в течение двух месяцев он заливал огонь обиды вином, в моменты протрезвления часто обнаруживая себя в новых случайных компаниях. Родители с нотациями не приставали, и одному Богу известно, какого напряжения душевных сил стоило Марии Александровне её бездейственное, стороннее наблюдение такого состояния и поведения сына. Она пыталась было заговорить с ним, успокоить, посочувствовать по-матерински, но только жалость её ещё больше злила Антона, и тогда муж, Алексей Алексеевич, посоветовал ей прекратить эти попытки.

Позже, выбрав момент, он побеседовал с сыном наедине. О чём они говорили – неизвестно, но Антон, спустя несколько дней, вдруг остепенился и возглавил руководство заводом по производству цемента и железобетонных конструкций, доставшимся их семье по нечаянному наследству от брата Марии Александровны, скоропостижно скончавшегося и так и не успевшего за делами обзавестись собственной семьёй.

Впрочем, «возглавил руководство» – сказано громко, потому как Антон, скорее, это руководство символизировал, а предприятие держалось благодаря стараниям бессменного его управляющего, Поликарпа Максимовича Устюгова. Антон же, расслабленный отсутствием жёсткой армейской дисциплины, иногда всё ещё предавался широким гуляниям среди своих многочисленных знакомцев.

Отец братьев, Алексей Алексеевич Препятин, известный в Петрограде адвокат, но не управленец по натуре, и сам был рад отдать завод на поруки сыну и заниматься, наконец, своим основным делом, не отвлекаясь. Для него отставка Антона случилась по поговорке: «Нет худа без добра». До непредвиденно случившейся отставки сына он даже подумывал о продаже завода, и теперь в дела Антона не встревал, предоставил ему полную власть и самостоятельность.

Воспитывались братья в одинаковых условиях и требованиях, главным из которых была ответственность за свои поступки и слова. С раннего детства Алексей Алексеевич пресекал в сыновьях любые попытки занять позицию человека, ищущего причины своих бед и неудач в чём-то или ком-то ином, но не в себе. Таких людей Алексей Алексеевич терпеть не мог – насмотрелся за свою юридическую практику. И ведь если начинаешь по порядку, логически доказывать, что в случившейся с человеком неприятности его доля ответственности (по глупости ли, недомыслию ли, по мстительности или злобе) является львиной, то ещё и сам ему врагом станешь за то, что не пожелал быть «жилеткой для слёз». Эта черта таких людей – непробиваемая, зачастую агрессивная, твердолобость – раздражала его особенно.

Родительская любовь была сдержанной, но отказа сыновья не знали ни в чём. В их воспитании Алексей Алексеевич, несмотря на свой импульсивный характер, старательно воздерживался от криков и прочего морального подавления и того же требовал от супруги, говоря, что вся последующая жизнь мужчины зиждется на том твёрдом чувстве уважения и самоуважения, что заложено в детстве. Основой же воспитания считал личный пример и убеждение.