Благие намерения

Даже Гратт смеялся. Эриш приняла подарок. Она уже не шарахалась от знаков внимания Милла. Перестала после того, как он подарил ей маленький букетик вейеса. Тоже уперлась сначала, зачем да почему, и была потрясена, когда он удивился: просто так, почему женщинам цветы дарят? А ведь за этим вейесом пришлось ему карабкаться на крутую горку, цветы редкие, запах хранят по целому году, если держать их в коробочке. Так Эриш и делала, пока ловкий карманник у нее эту коробочку не спер… Ох, в какую же она впала ярость, едва успокоили. Милл пообещал подарить ей что-нибудь другое. Все он понимал. Никто и никогда не дарил Эриш ничего просто так, а уж лезть для нее за цветами точно никому на ум не пришло бы. Рыжая! За счастье должна счесть, если мужчина решит ее на спину завалить. Не было иного пути у рыжих девчонок. Замуж не выйти никогда, а детей родит – отберут, если не рыжие, в ученицы никто не возьмет. Одна дорога – дешевый бордель при трактире, где клиенты напиваются так, что им все равно, какой масти девка достанется. Какой ценой Эриш достигла нынешнего положения, Сеглер не спрашивал. Случалось и такое. На цвет волос наемников внимания не обращали. Как правило.

– Идти будем быстро, – сказал Сеглер. – Надо убираться отсюда. Милл, ты как?

– Лучше всех, – хихикнул он. – Отрава, которой ты меня два дня поил, оказалась очень эффективной. Я так не хочу выпить ее еще раз, что точно не заболею в ближайшие полгода. Ты преследования опасаешься или цвет земли не понравился?

– То и другое. За несколько дней мы пересечем Даарвелеш. Если объявятся преследователи, договариваться не будем. Теперь мы вообще ни с кем не будем договариваться.

– Отлично, – потянулся Милл. – Раз пошла такая пьянка, может, ты расскажешь, за чем, собственно, мы охотимся? Ведь эти штучки у тебя интереса не вызвали, хотя есть тут кое-что любопытное, например шарьяма. Тебя нанял…

– Маг, – кивнул Сеглер. Собственно, особенного секрета тут и не было. Шарьяма – сущая мелочь сравнительно с целью Деммела. – Как ты понял?

– А кто еще может посылать гаарна для связи?

Сеглер рассердился.

– Ты следил за мной?

– Не поверишь, но нет. Понесло меня по нужде как раз во время вашей встречи… Ну я и задержался поглазеть на гаарна. Будь уверен, он меня почуял, но ведь опасным не счел.

Чтобы Дитя ночи счел опасным эльфа-недомерка? Сеглер фыркнул. Гаарны не боялись никого и ничего, ну может, драконов остерегались, но даже и при встрече с ними удирать бы не стали. В воздухе гаарны были не в пример ловчее, да и на земле двигались так, что никакому дракону даже и не уследить.

Гаарны порой служили людям, сами выбирая, кому именно; непременно расплачивались за долги, так что Сеглер полагал, что гаарн был чем-то обязан Деммелу, а у Деммела хватало ума обращаться с ним уважительно и дружески. У Сеглера тоже хватало, так что Дитя ночи и ему симпатизировал. Все найденные артефакты именно он передавал Деммелу. Так что, даже если кому-то пришла в голову мысль вроде Деммеловой, преследовать команду Сеглера смысла не было – получить артефакты не удалось бы.

А преследовать будут. Именно после Даарвелеша.

– И что мы ищем? – не отставал эльф. – Мне кажется, мы уже имеем право знать, за что нам платят офигенные деньги.

Сеглер развернул свою находку. Кусок глины. Всего лишь кусок глины. Милл непроизвольно шевельнул ушами. Сеглер выдержал паузу и разломил кусок.

Некоторое время все довольно тупо рассматривали нечто, более всего похожее на осколок керамического блюда, покрытый неяркой глазурью и непонятным узором. Сеглер покосился на Милла.

– Каратьяг? – искренне удивился тот, снова проявив необыкновенную осведомленность. – Надо же… Да еще такой здоровенный. Ой… погоди… – Он поднял на Сеглера удивленные золотисто-зеленые глаза. – Мы ищем каратьяги? неужели… неужели кто-то решил собрать карадьин?

Он был потрясен. По-настоящему. И Сеглер кивнул.

Милл погрузился в раздумья. Выглядело это довольно забавно: он едва заметно шевелил губами, словно разговаривал с кем-то, даже не с самим собой, будто вел диалог, задавал вопросы и тут же отвечал на них, выдвигал предположения и тут же их опровергал. Светлые брови то хмурились, то приподнимались. Даже уши непроизвольно шевелились – явный признак волнения.