Благие намерения

Магда.Извините за задержку. Так, значит, дядя Самуэль ушел. Да, в это время он обычно спит, а это святое, вы понимаете. Спасибо, Оттилия, все в порядке. Напомни Фриду, чтобы он подогнал экипаж не позднее четверти шестого и чтобы поставил внутрь кувшин с горячими угольями, только пусть не устраивает пожара, как в прошлый раз. Фрёкен Окерблюм, вам два куска сахара? Мне так стыдно, что я недавно назвала вас фрёкен Бергман. Простите, ради Бога. Пастор, вам со сливками? И один кусок? Пожалуйста, попробуйте пирог. Мы сегодня вечером приглашены на ужин к Нурденсонам. Там будет не слишком весело, я имею в виду — после всего, что случилось, но директор настоял. Мы бы с гораздо большим удовольствием устроили небольшой ужин дома, дядя Самуэль тоже так думает. Но Нурденсон и слышать ничего не хотел, наверное, фру Нурденсон на него надавила, она чрезвычайно — как бы это сказать? — чрезвычайно занята фундаментальными вопросами жизни и очень несчастна из-за того, что произошло в последний год. Вы, пастор, наверное, schon im Bilde [18]как говорят немцы.

Хенрик.Я ничего не знаю.

Магда.Вот как, ну, тогда мне не следует сплетничать. Но рано или поздно вы, пастор, все равно узнаете, как обстоят дела.

Хенрик.Что произошло?

Магда.Никто точно не знает. Но одно очевидно — с заводом дела плохи. И Нурденсон был втянут в аферу. Поговаривают даже о тюрьме. Весь последний год был сплошным клубком слухов и сплетен. Что-то я разболталась, а мне надо еще показать вам ваши комнаты. Ваша невеста будет спать в епископских покоях, вот так-то. Его преосвященство останавливается там, приезжая с визитами, а пастору мы приготовили уютную комнату на втором этаже во флигеле, у нас часто бывают гости. Дядя Самуэль — член комитета, который работает над международной экуменистической энциклопедией. Ему сейчас затруднительно ездить самому, поэтому ученые мужи приезжают сюда.

Хенрик — в прямоугольной комнате с покатым потолком и стенами, оклеенными обоями с пышными цветами, узкое окошко выходит в шуршащий по-осеннему мрак сада и занавешено накрахмаленными шторами. Белая кровать с высокими спинками, белый письменный стол, стул, белый платяной шкаф, лоскутные коврики, керосиновая лампа, аромат свежего влажного морозца, несмотря на горящие в кафельной печи березовые дрова. Отметив все это, Хенрик садится за стол. На нем чернильница и ручка. В ящике, разбухшем от влаги и открывающемся с большой неохотой, он находит линованую бумагу. И тотчас же начинает писать красивым, летящим почерком:

«Усадьба настоятеля Форсбуды, 12 сентября 1912 г.

Дорогая, любимая Анна, моя жена перед Богом. Как только мы расстаемся, пусть ненадолго, пусть географическое расстояние невелико, меня немедленно охватывает ноющий страх больше никогда не увидеть тебя. Все станет сном, который растворится в пустоте, и я проснусь в одиночестве, особенно мучительном потому, что столь отчетливым было наше единение во сне. Твои руки, твоя улыбка, твой добрый голос, вся ты. Я пытаюсь вызвать перед своим внутренним взором твой образ, но слишком велик мой страх — внезапно ты исчезаешь.

Больше всего на свете я хотел бы быть твоим еще не родившимся ребенком. Меня бы носило боязливое чрево. Иногда мне кажется, что я помню страшный холод, что я мерз задолго до рождения. У тебя под сердцем наверняка тепло, я испытываю зависть к нашим детям, которые будут спать в тебе. Прости, дорогая Анна, если я выражаюсь мелодраматически, но как раз в эту минуту меня одолевают такой страх и неуверенность перед тем огромным и новым, что ждет нас! Я знаю — стоит мне увидеть тебя, и я сразу же успокоюсь. Как я смогу дать тебе ту надежность, в которой ты так нуждаешься? Ты оставляешь добрый, уютный мир, чтобы вместе со мной окунуться в действительность, которую нам даже трудно себе представить! Иногда я отчетливо вижу свои слабости и бесхарактерность, все это текучее и нерешительное во мне. Иногда меня подмывает крикнуть: берегись меня! И в то же время я кричу: не бросай меня, не покидай меня никогда. Только с тобой я способен вырасти и созреть».

Подписавшись и перечитав написанное, Хенрик добавляет постскриптум: «Я, как известно, могу быть весьма приятным в обыденной жизни. К тому же у нас вызывают смех одни и те же вещи. В следующий раз, когда ты решишься на замужество, ты наверняка сможешь выйти за своего старого кавалера Торстена Булина. Я прочитал в газете, что он стал профессором эгзегетики. Какой марш-бросок! У него, без всяких сомнений, намного больше денег, чем у меня. Хотя я лучше пою!»

Поместье Форсбуда представляет собой высокое здание в три этажа с мансардой, колоннами по фасаду и широкой балюстрадой на уровне парадной залы и гостиной первого этажа. Парк спускается к озеру Стуршён, а в его левом углу в длинном строении XVIII века располагается заводская контора.