Благие намерения

В чужом гостиничном номере чужого города ночь. Фру Карин и Анна всю вторую половину дня провели в хлопотах: упаковывались, отменяли заказы на гостиницы, говорили по телефону с фру Эгерман в Амальфи. Едва слышный разговор с Густавом и Оскаром в Уппсале, перезаказ билетов на Северный экспресс из Милана (в те времена поездка продолжалась почти двое суток). Ни минуты на размышления, обдумывания, боль, слезы.

Но вот наступает вечер — резкий багровый свет сквозь жалюзи, колокольный звон с расположенной неподалеку церкви Марии, отдаленная танцевальная музыка — наступает вечер, и фру Карин сразу резко бледнеет. Она стоит у накрытого к ужину стола — ужин заказали в номер, но он почти не тронут. Карин наливает себе вина, рука ее дрожит, лицо бледное, под глазами черные тени. Анна склоняется над чемоданом.

Анна.Надо проверить, не забыли ли мы чего. Во всяком случае, вещи мы собрали, остались туалетные принадлежности и дорожное платье. Отменили заказ на гостиницы в Венеции и Риме, и разговор с фру Эгерман, слава Богу, уже позади. Портье заверил, что мы едем первым классом в Северном экспрессе, который отправляется завтра после обеда из Милана — значит, будем дома послезавтра вечером. С Густавом и Оскаром поговорили. По-моему, ничего не забыли, а, мама?

Фру Карин подносит бокал к губам, но не пьет. Боль настолько неожиданна и сильна, что ей приходится замереть в неподвижности, чтобы пережить ближайшую секунду, и последующую, и еще одну.

Анна( мягко) .Мама, что с тобой?

Мать поворачивается лицом к дочери и недоуменно, как ребенок, смотрит на нее.

Карин.Я не понимаю. ( Качает головой.) Не понимаю.

Анна.Мамочка, миленькая, иди сюда, давай сядем. Задернуть шторы? Тебе мешает солнце? Впрочем, оно скоро зайдет. Хочешь еще вина? Тебе станет лучше. Давай посидим с тобой вот так, тихонечко.

Анна крепко сжимает руку матери. Резкий солнечный узор на картинах в золоченых рамах и матово-красных обоях постепенно исчезает. Затихает перезвон колоколов, затихает день. Теперь слышно лишь, как где-то в глубине громадного здания гостиничный оркестр играет вальс из «Веселой вдовы»: «Lippen schweigen, 's fl"ustern Geigen: hab micht leib! All die Schritte sagen: Bitte, hab mich lieb!» [17]. Фру Карин отпивает вино, откидывается на диванные подушки и закрывает глаза.

Карин.Самое невыносимое, что я оставила его одного. Он был один, Анна! И это случилось ночью.

Анна( умоляюще) .Мама!

Карин.Он был один, без меня. У него начались боли, и он встал с кровати. Потом сел за письменный стол, зажег лампу, достал бумагу и ручку и упал — на бок, на пол.

Анна.Мама, не думай про это.

Карин.Я тебе сейчас расскажу кое-что очень странное, Анна. Когда я решила ехать, когда все было уже готово, когда я попрощалась с папой и уже стояла на пороге, меня внезапно пронзила совершенно необъяснимая мысль: не делай этого!

Анна.Чего ты не должна была делать?

Карин.…не делай этого. Не уезжай. Останься дома. Отмени все. На какой-то момент мне стало ужасно страшно. Странно, правда, Анна?

Анна.Да, странно.

Карин.Мне пришлось присесть, меня словно прошибло холодным потом. Потом я рассердилась на себя. Я не привыкла поддаваться случайным капризам или прихотям. С чего бы делать это сейчас, для этого не было ни малейшего повода.

Анна.Бедная мамочка.

Карин.Вот именно. Бедная мамочка. Я принимаю решения и выполняю их. Так было всегда. Я никогда не меняю своих решений.

Анна.Я знаю.

Карин.Большинство людей не любят принимать решения. ( Пауза.) Я принимала немало глупых и неверных решений, но осмелюсь утверждать, что ни разу не раскаивалась. Хотя в этот раз… ( вздыхает) .О Господи!

На секунду она закрывает глаза рукой, но тотчас отдергивает ее, словно бы посчитав этот жест преувеличенным или, может быть, мелодраматическим, и отпивает глоток вина.

Анна( держит руку Карин в своей). Мама.

Карин.Когда папа спросил, не соглашусь ли я выйти за него замуж, несмотря на то, что он был почти вдвое старше и имел трех взрослых сыновей, я приняла решение, не думая. Мать остерегала меня, а отец был вне себя. Я не любила его, даже не была влюблена, это я знала точно. Но он был так страшно одинок с этими своими ленивыми домоправительницами, которые обкрадывали его и совсем запустили хозяйство, и со своими тремя невоспитанными буйными мальчишками. Я тоже чувствовала себя одинокой, вот я и подумала, что мы наверняка сумеем излечить друг друга от нашего одиночества.

Анна.Ты рассуждала вполне правильно.

Карин.Нет, Анна. Неправильно. С одним одиночеством еще можно справиться. Два — почти непереносимы. Но тут надо только не копаться в себе. А потом появились ты и Эрнст. Это стало чем-то вроде спасения — избавления.

Фру Карин виновато улыбается, она замечает, что употребляет непривычные для себя слова, делает непривычные для себя жесты, она пытается преодолеть гнетущее, набухающее горе, горе, которого никогда не переживала прежде. Она опустошает бокал.