Black & Red

Мобильный запел – заиграл фокстрот из «Дживса и Вустера», который Катя недавно для себя скачала.

– Да?

– Привет.

– Здравствуй.

Мечтательный тон? Ну уж нет, самый обычный, равнодушный, подумаешь – и не ждала я вас! Я пленками занята, мыслями умными о том, как ВСЕ ЭТО РАСКРЫТЬ. А вы, дорогой, просто ночное приключение, мимолетная связь, слабость…

– Увидимся сегодня? Я вечером на сеансе.

– Женя, я… нет, я занята.

– Ах, ты занята!

Катя опешила: а это что за тон? Нервный, «рваный» какой-то.

– Кокетничаешь? – спросил Ермаков совсем уже другим тоном, более спокойным. – Конечно, теперь самое время. Убила меня.

– Как?

– Наповал. Или ночь не в счет?

Катя вдруг вспомнила, что ей говорил Деметриос. Разочарование… разочарование впереди.

– Послушай…

– Не желаю ничего слушать, буду ждать в семь на том же месте, на Никитской. Поедем в самый лучший ресторан ужинать, пить шампанское. Потом куда-нибудь в клуб танцевать. А хочешь, в Питер махнем на машине?

– Я не могу в Питер.

– Я тоже не могу. Ну и что? Ну и что с того?! – Ермаков снова повысил голос: – Я хочу тебя видеть.

В кабинет зашел полковник Гущин. Выяснять отношения при начальстве было неловко, поэтому… нет, может, и не только поэтому Катя быстро сказала:

– Ну хорошо, в семь. Тут пришли, я не могу больше разговаривать.

– Должиков только что сообщил из Склифосовского… – объявил Гущин, – он там дежурит сегодня, фигурант в себя пришел. Врачи разрешили с ним недолго побеседовать. Я еду туда.

– Федор Матвеевич, возьмите меня с собой, – взмолилась Катя. – Я там мешать вам не буду, в коридоре у палаты постою.

– Екатерина, я же предупреждал тебя и весь ваш пресс-центр: об этом деле в печать пока ни слова!

– Это не ради публикации, просто… у меня такое чувство, что этот раненый, он нам сейчас все расскажет. И все раскроется, объяснится.

Катя, как всегда, по вредной репортерской привычке своей торопилась, снова мчалась, летела впереди паровоза.

Они приехали в институт Склифосовского. Но ничего не «раскрылось», а лишь еще больше запуталось.

Фигурант по-прежнему находился в реанимации. Туда к нему пустили только полковника Гущина и старшего лейтенанта Должикова с диктофоном.

– Как ваша фамилия? – спросил Гущин.

– Карпов… Геннадий, – фигурант говорил еле слышно. Должиков в первое мгновение даже не узнал его – так он изменился.

– Вы помните, что произошло?

– Н-нет… я в больнице?

– Да, вы в больнице. На вас напали, ранили. Где вы живете, ваш адрес? – Гущин видел: беседа в любой момент может оборваться.

– Школьная 7, дом наш, еще родительский… Щербинка…

– Это Подольский район. А квартира? – спросил Должиков. – Квартира, по поводу которой вы звонили Лукьяновой Веронике… Вы помните Лукьянову?

– Она мне деньги должна, – слабый голос фигуранта окреп, – деньги за съем, я… я же вспомнил, я за деньгами поехал… встреча на «Новокузнецкой»!

– А где эта квартира? Где расположена? Адрес? – Гущин наклонился к фигуранту.

– Садовая…

– Садовая какая? Кольцо?

– Кудринская, 56, на шестом этаже. – Голос фигуранта еле-еле теплился, как огонек. – Я сдал через Интернет… Она аккуратная баба, платила хорошо, в срок… Замок только свой сразу поставила, я сначала не хотел, противился, но она семьдесят тысяч обещала… А потом месяц прошел, ни денег, ни звонка, я ездил, там дверь новая – железная, я уж хотел к участковому… Мы с женой разошлись, я в фирме работаю – инженер-электрик, квартира эта моя, двухкомнатная, родительская еще, я сдать решил на лето… пока на даче был, строился…

– Адрес пробей по-быстрому, – скомандовал Гущин, когда сестра выпроводила их из реанимации: все, достаточно разговоров, раненому нужен покой.

Катя на Садовую отправилась вместе со всеми. Решено было немедленно проверить квартиру, которую снимала Вероника Лукьянова. Дом углом выходил на кольцо. Фасад его облепляли леса: проводился косметический ремонт, укреплялись балконы, подмазывалась штукатурка.

Однако вскрыть квартиру, ключи от которой находились бог весть где (ведь дома у Лукьяновой их так и не обнаружили), оказалось не так-то просто. Пока звонили в местное отделение милиции, разыскивали участкового, связывались с ДЭЗом, приглашали понятых, потом ждали группу из отдела спецтехники, которая должна была распотрошить железную дверь, сделанную на совесть, прошло много времени.

Визг пилы, лязг металла…

Катя оглохла от этого шума. Но пенять было не на кого, она сама вызвалась, надо было терпеть, ждать.

Наконец с дверью было покончено. Открылась темная прихожая, ободранные обои. У порога и возле двери в комнату стояли оранжевые пластиковые канистры. В квартире пахло бензином.

– Осторожно, пока никому не входить. – Гущин потянул носом. – Что тут, автомастерская, что ли, на дому?