Black & Red

– Потерпите, прошу вас! – Медбрат, испуганный, взъерошенный, выскочил на снег с намерением подтолкнуть застрявшую машину.

Выскочил и увидел старшего егеря, которого, наверное, сама нелегкая занесла так далеко от поляны – сюда, на глухой проселок.

– Помогите! У нас женщина рожает! – медбрат замахал руками.

Старший егерь подбежал – задыхающийся, мокрый от пота. Он был рад… черт возьми, никогда в жизни он не был так рад, так счастлив увидеть… эту вот воняющую бензином жестянку, этого пацана в белом халате… он был счастлив безмерно, что…

ЧТО ВСЕ ЭТО было НОРМОЙ. И он сам был в норме. А тот сосудистый непонятный спазм там, в лесу, та сосна и то, что валялось в снегу под ней, мертвая падаль, эта тварь…

НИЧЕГО ТАКОГО НЕ БЫЛО. ОН НИЧЕГО НЕ ВИДЕЛ. ПРОСТО ПОМЕРЕЩИЛОСЬ СО СТРАХА.

– Раз-два, взяли! Еще раз взяли! – с ходу вместе с медбратом старший егерь налег плечом на кузов «Скорой». – А ну давай, давай, давай, еще, еще!

– Ничего не получается, – санитар сдался первым. – Намертво завязли!

Из «Скорой» послышался крик роженицы.

– Бегите за помощью, – медбрат ринулся внутрь. – Ее надо срочно в роддом, я тут один не справлюсь.

Итак, помощь требовалась уже не только Щеголенко, и старший егерь наддал ходу.

Старший лейтенант Купцова снова отчаянно и страшно закричала от боли. И вопль этот, вой лес усилил зимним эхом стократно.

Егерь Щеголенко резко выпрямился. Что это было? Там – далеко, а может, близко. Кажется, со стороны дороги, а может, и в чаще. Так кричит жертва в лапах хищника, когда он, этот хищник лесной, бросается из засады, всаживая клыки в живую плоть.

Откуда взялся тут этот волк, размером с хорошую телку? Слишком крупный даже и для заказника?

Щеголенко обмотал задние ноги волка веревкой, затянул крепкий узел, попробовал веревку. Выдержит вес? Ничего, выдержит. На дерево вздернуть трофей – оно даже к лучшему. Сейчас темнеет уже, когда там еще напарник с фотоаппаратом обернется. Не фотографировать же для личного охотничьего альбома генсека при фонарях? Завтра с утреца вернемся сюда, сделаем снимки качественные. А волк ночь повисит таким вот макаром, как висельник, зато никакие падальщики навроде росомахи до него не доберутся.

Щеголенко зашел сзади и потянул за веревку. Потом примерился, размахнулся и перекинул свободный конец через сук, нависший над поляной.

И тут над лесом пронесся снова тот странный звук – крик, вой. И лес его снова услышал и принял, усилил, а затем заглушил, оборвал порывом ветра.

Щеголенко, напрягшись, потянул веревку на себя. Тело волка в снегу дрогнуло, подалось. Задние лапы, стянутые путами, приподнялись. Это Щеголенко видел. Он не видел другого: мертвые зрачки в желтых мертвых волчьих глазах, припорошенных снегом, внезапно сузились, а потом расширились, полыхнув черной искрой.

Эх, взяли! Еще раз взяли!

Тело висело на сосне, слегка раскачиваясь. Щеголенко закрепил веревку вокруг ствола. Передние лапы болтались примерно в метре от земли. Голова волка была на уровне лица Щеголенко. Он смотрел на трофей. Затем потянулся к волчьей морде, хотелось пощупать мех, дотронуться до оскаленных клыков.

«Милый друг, наконец-то мы вместе, ты плыви, наша лодка, плыви. – Лесную тишину вспорола песенка, эстрадная птичка-невеличка из включенного на полную громкость транзистора. – Сердцу хочется ласковой песни и хорошей большой любви».

Сердцу хочется…

К сосне, к Щеголенко, к волку-трофею из заснеженных зарослей шагнул тот самый майор охраны Ермалюк – охотничья куртка на одном плече, как ментик гусарский, на шее транзистор болтается, в руке – пистолет (для офицера охраны с ним привычнее даже на охоте).

– Это еще что за дрянь? – спросил он громко, распространяя вокруг крепкий коньячный запах (улимонили высокие гости на черных лимузинах, пора себе и это самое позволить, маленько нервы расслабить).

– Не видишь, что ли, волк. Случайно подстрелили.

– То есть как это случайно? – Майор Ермалюк подошел к трофею, оглядел. – А кто разрешил?

– Никто не разрешал, он сам откуда-то выскочил, ну и под выстрелы с вышек, видно, попал. – Щеголенко чувствовал злость и досаду.

– Кто разрешил, я тебя спрашиваю! Правительственная охота, все мероприятия согласованы, объекты утверждены, а тут это… эта вот дрянь, хищник. – Майор Ермалюк резким жестом ухватил вздернутого на сосну волка за вздыбленный загривок.

«И хорошей большой любви», – прохрипел транзистор, и это было последнее, что услышал лес, окруживший их стеной со всех сторон.

Тело, вздернутое на дыбу, изогнулось стальной пружиной. Щеголенко увидел огромную волчью лапу с кривыми когтями, она рассекла воздух, как теннисная ракетка, и ударила наотмашь…

Фонтан крови из разорванных шейных артерий взвился вверх, и что-то круглое, как мяч, живое, орущее от боли, а через секунду уже мертвое было отброшено и покатилось, покатилось, покатилось по снегу, пятная его алым.

Голова майора охраны отлетела к ногам Щеголенко, а тело майора охраны мешком свалилось на землю.