Бюст

Тогда Сосницын позавидовал Н. И. и сказал жене: Шкапченко был пустышка, призрак. Кто он такой рядом со мной? Убогий маклак, взошедший на советском навозе. У меня будет такая доска, и мой бюст поставят в хорошем месте.

Ты сумасшедший, испугалась Лариса, ты что, собрался умереть? Что за бред!

Я умирать не собираюсь, сказал Игорь Петрович, и бюст мне пока ставить не за что. Но я сделаю так, что они, не почистив зубы с утра, повесят на нашем доме доску и поставят мне бюст.

Дорогой мой, уже серьезно, зная мужа, сказала Лариса, бюсты ставят героям войны, космонавтам, пушкиным-толстым. Что же ты должен сделать и сделаешь ли, сможешь?

Построить, основать, победить, ответил Сосницын и задумался, я придумаю.

Лариса посмотрела на него с восхищением: она знала, что он придумает. Но она помнила, что каждый новый порыв — прорыв-мужа был связан со смертельным для дюжинных людей риском. Поначалу она боялась, что его прихлопнут. Потом — что убьют. И было понятно, за что. Сначала он грабил богатых, потом стал богатым сам. Неужели сегодня главная опасность исходит ему от самого себя?

Однако сегодня он был живее всех живых и его «кислое» лицо знали не только все горожане, но и большие люди столицы. Его кабинет был увешан парными фотографиями: Сосницын и А., Сосницын и Б., Сосницын и В… И групповой снимок с Президентом: Сосницын — третий справа от лидера страны. В спальной висела пустая рамочка, где место фотографии пока занимала надпись: «2007 год. Президент Российской Федерации В. В. Путин и И. П. Сосницын».

Про эту рамочку знали многие, но никто не смеялся над Игорем Петровичем, и уже находились поклонники, желавшие, чтобы прогноз воплотился в жизнь. Это были полуодетые вузовские преподаватели, которым Сосницын толковал о справедливости, либеральных ценностях и правах человека.

— А давай закажем бюст Кичухину, — сказала жена, — он давно предлагает, жалуется, что подоил всех, а к тебе не подобраться. Говорит: «Чем он хуже других! Брешь в иконостасе!»

— Всех подоил и жалуется? — сказал Игорь. — Молодец! «Вот какие размолодчики-то бывают!»

Назавтра он позировал Кичухину. Набравшийся лоску Кичухин восторгался его внешностью, «изначально скульптурной головой». Хвастался успехами, заказами, их так много, что он работает с Сосницыным не в очередь, из исключительного уважения к нему. И без конца закидывал свою вымогательскую удочку. Экой суетливый, «камфарой намазанный», подумал Сосницын, наверное, неважный он скульптор. Продавец симпатических капель.

Кичухин меньше всего годился в герои своего ремесла: лицо из теста, рот от уха до уха, глазки бисерные. Видно, родила его мать в глухом углу и в обморок упала, увидевши. Он молод, каков он будет в летах? Сосницын нахмурился, чтобы не рассмеяться.

Из-за плеча Кичухина выглядывал с подставки готовый бюст начальника областной милиции. В жизни этот человек был лысоват, но в вечность карабкался кудрявым и без мелких оспин, за которые его называли «Генерал Дуршлаг». Этого человека Сосницын остерегался и сам платил ему косвенную дань. А — слабый человек, согласился на полировку.

— Нос у меня в два человеческих, — сказал Сосницын, — пусть такой и останется. Натуральный, мой нос…

— Это мы могем, — прикидываясь народом, сказал Кичухин, — это нам даже способнее.

— И прочее, — сказал Сосницын.

— И протчая, — отозвался Кичухин.

2

«Видели вы когда-нибудь наяву, а не в кино, маленькую хлопковую коробочку? Держали ли ее в руке — раскрывшуюся, полную пушистых нитей с новыми семенами? Легкую, почти невесомую? Раньше, чтобы собрать сырец на одну обыкновенную рубашку, надо было вручную работать от зари до зари. Но теперь, на пороге коммунизма, у нас есть хлопкоуборочные машины…»

(…которых мы не видели месяцами. Они всегда ломались, с первого дня, и узбеки не умели их ремонтировать, скорее доламывали. Идешь под этим адовым солнцем, ядовитая пылища, слезятся глаза, подушечки пальцев кровоточат, и мешок кажется бездонным. А тебе десять лет, и ты голодный. Те негры на плантациях чем-то от нас отличались?)

«Хлопок — белое золото Узбекистана. Я, русский юноша, вырос в многонациональном Узбекистане и счастлив, потому что я стал здесь ПАХТАЧИ — сборщиком хлопка, и значит благодаря моему труду одеты тысячи людей, взрослых и детей. Вы и ваши дети… Родина хлопка — Индия. Его семена привезли в наши долины задолго до того, как Ходжа Насреддин совершал свои веселые подвиги в древней Бухаре…»

(Наверное, что-то вру. Но откуда местным лягушкам болотным знать про хлопок? А золото это — серое. С какой бы я радостью про него забыл! Как мечталось, увидев жирную морду председателя Файзуллаева, поджечь эти чертовы мешки, это поле. Какой бы вышел пороховой костерок!)

«Осенью на сбор хлопка, как на праздник, выходит вся республика. В первый день все, от мала до велика, одеты нарядно, над машинами реют флаги СССР и УзССР, и лучшие артисты дают перед началом работы концерт — прямо здесь, на кромке бескрайнего, величественного поля…»