За кадром раздались несколько отчётливых звуков нажатия на клавиатуре, за чем последовал полноценный контроль над левой рукой. Затем правой.
— Превосходно. — Руководитель проекта был однозначно доволен первыми результатами. — Внимание! Сейчас будет включён позвоночник.
Под присмотром сотрудников объект медленно, но самостоятельно, оторвал спину от стола, опираясь об искусственные локти.
— Ощущаете ноги? Квентин?
Подопытный развернул корпус и его ноги согнулись в местах коленного сустава, свисая с края стола. Он смотрел на раскрытые ладони стеклянным неживым взглядом. Он долго не отводил глаза от этих ручных протезов до того момента, пока руководитель проекта не спросил:
— Квентин, может хотите что-нибудь подержать?
Последствия от операции на мозг сказались даже на его голосе, который звучал монотонно, без заниженных или завышенных тональностей. Он был похож на голос человека, испытывающего полное безразличие ко всему.
— Подержать? — Его вопрос прозвучал как утверждение. Он поднял голову и посмотрел на учёного — Да. Я хотел бы подержать, что-нибудь мягкое, выпуклое, загорелое, размера… третьего или четвёртого. Со бледной вишенкой по середине.
Засмеялись все, кто мог себе это позволить.
— Квентин, попробуйте спуститься со стола и опереться на ноги.
Ассистенты поддержали подопытного в момент, когда дарованные ему стопы коснулись пола. Он сделал первые два коротких шага. Его рот открылся и… застыл. Брови, веки, губы продолжали сохранять неизменный вид. Ни одна мышца на лице не дрогнула.
Три года без ног. Три года, проведённые в долбаном инвалидном кресле. Он чувствовал себя как какой-нибудь списанный хлам, в котором уже нет нужды. Двенадцать лет службы в морской пехоте. Семнадцать успешно проведённых операций в горячих точках, полтора десятка медалей, звание майора. А что потом?
— Док, твою мать. Я просто хренею. Ты — хитрожопый профессор.
Сказал он эти слова без сопроводительной эмоциональной окраски на лице, но само по себе содержание сказанного полностью передало все мысли и восторг.
— Ну, хитрожопым назвать вы меня ещё успеете. А сейчас постарайтесь не испугаться. Первое время в голове может возникнуть лёгкий дискомфорт. Я активирую зрительную систему и ваш левый глаз какое-то время будет испытывать воздействие синего света. Готовы?
Квентин поднял большой палец. В глубине левой орбиты просматривался вживлённый стальной глаз с хромированным покрытием. В момент активации зрачок в искусственном глазу загорелся. Внутри протеза заработал механизм, из которого исходил свет ярко-синего цвета.
Его нижняя челюсть в очередной раз отвисла. Ощущения передавали слова. Но эти слова звучали особенно красноречиво за счёт тех пауз, которые возникали в начале, когда объект не мог подобрать слова.
— Я… я… это… немыслимо. Это… доктор, вы как гном, синий с ног до головы.
Пока руководитель проекта вместе с ассистентами радовались достигнутым успехам, объект добавил:
— Нет, вы правда синий. Вот только правый глаз закрою.
Он твёрдо опустил верхнее веко на правом глазу. Всё вокруг приобрело один синий цвет со множеством оттенков разной насыщенности. Но вскоре цветовая гамма начала проясняться, о чём говорил он сам:
— А цвет гнома вам больше подходил.
Все кроме него слегка засмеялись. Но в его душе тоже звучал смех. За его статичным, неподвижным и мёртвым лицом скрывались горы эмоций, которые били во всю. Он смеялся и радовался. Ему хотелось закричать во весь голос. И он кричал. Кричал внутри. Кричал осознавая, что он вновь стоит на ногах, что у него есть обе руки. Теперь он не похож на пирата, который нуждается в повязке, чтобы прикрыть дыру в черепе. Нет больше никакой дыры. Он видит. Он может ходить и работать обеими руками на боксёрском ринге. Три года мук и тягот позади. В какой-то момент ему даже показалось, что эти протезы он ощущает лучше собственных частей. Комплект был собран. Можно было преступать к первым базовым тестам
— Что там за шум? — послышался за кадром голос руководителя. Раздался сигнал сработавшего электронного ключа и последовавший за ним щелчок сработавшего дверного замка. Ассистенты тоже исчезли из кадра. Лицо подопытного по-прежнему было предано беззаботным очертаниям.
Выстрел. Ещё один выстрел. После третьего на полу показались небольшие хлёсткие брызги крови. Камера, записывавшая происходящее, опрокинулась на пол. Объектив замер, предоставляя честь лицезреть ножки металлического шкафа. Картинка замерла и не менялась, в отличие от доносившегося шума:
— Что случил…
Голос одного из ассистентов прервал громкий хлопок.