Он открыл дверь. Но выйти не смог. На пороге стоял человек в камуфляже и маске. В коридоре мерцал тот же тревожный, непривычный свет, но все равно Болток успел понять, что автомат в руках незваного гостя — не той формы, что штурмовая винтовка регулярного солдата.
А еще он снова услышал хлопки в коридоре, чей-то вскрик и понял: стреляют, вернее, добивают.
Незнакомец отступил на шаг, увеличив расстояние — не дотянуться, и произнес по-русски:
— Скажи, что-нибудь Аллаху. Две секунды.
Болток глубоко вдохнул. Кислород прояснил его сонные мозги, и его сознание возмутилось, не приняло, отвергло чудовищную неправду и нелогичность происходящего. «Здесь? Со мной?»
Он хотел спросить. Или предложить. Или позвать на помощь. Но вместо этого возмущенно заорал:
— Бля-я-ять!
Доорать не смог, голос погасили удар и боль в животе и груди. Там, куда вошли пять пуль. Боль успела сказать мозгу: «Я — последняя».
А еще Болток увидел светлый коридор. Не просто светлый, а горящий, пылающий. Из этого коридора вылетели черные твари с кабаньими головами, подхватили его с радостным ревом и потащили. То ли в вечный огонь, то ли в вечный лед — решать им.
Следователь был не выспавшийся, молодой и испуганный. Не выспался — потому что восемь часов утра, а он, понимая важность сегодняшней процедуры, встал в половину пятого. Выглядел молодо, но, может быть, по той же причине, по которой был испуган. Ведь он находился в Кремле и брал показания у президента России.
Секретарь по протоколу сказал, что это процессуальная норма, но, может быть, лучше сделать исключение — заполнить вопросник или надиктовать запись на диктофон, а девочки в Следственном комитете расшифруют. «Пусть будет по норме», — ответил Столбов. Найти четверть часа, чтобы до отлета в региональный визит поговорить со следователем — сможет.
Столбов не выспался тоже. Заснуть-то заснул, но и с закрытыми глазами видел старую огромную карту, на всю стену, с городами, реками, темными рельефами гор. По этой карте медленно полз самолет. Прикоснулся к Оренбургу, оттуда вылетели уже два самолета и поползли дальше, на юго-восток, туда, где сгущаются горы.
Самолеты нырнули в горы и пропали. Наверное, сели. Теперь картинка стала другой: огромные песочные часы и песок, лениво струящийся из колбы в колбу. Пока не вытечет до последней песчинки, никто не узнает ничего. Он, по крайней мере. Сам приказал Батяне: ничего не сообщать о любых промежуточных событиях. Только конечный результат: удалось или нет. Он, как лидер страны, и так отдал много сил на эту операцию, чтобы тратить время на информацию, по которой ничего сделать не сможет.
О провале стало бы известно по мировой новостной ленте, да еще по ноте протеста МИДа Кушанстана. Успехом стала бы информация о том, что группа визита села на территории России. Или хотя бы вошла в зону прикрытия российских ВВС. Известий следовало ждать с минуты на минуту.
Вот что крутилось в голове у президента. А сам же он отвечал на вопросы о том, как вышел из Большого Кремлевского дворца, почему задержался, как услышал перестрелку и отказался от визита по прямому приказу начальника охраны. На вопрос о причинах внеурочного посещения Госдумы объяснял — ответ на депутатские вопросы по президентским законопроектам.
Был со следователем вежлив, без капли ободряющего панибратства. Человек делает свою работу. Как — его дело. И не должен никто из посторонних, учить или подталкивать. Шутить будем вне исполнения государственных обязанностей.
Все ждал прямого вопроса следователя: кто мог знать точное время президентского визита в Госдуму? И следователь спросил: кто мог знать из депутатов?
— Виктор Крамин из партии «Вера», Олег Делягин, эксперт «Единой России», — ответил Столбов.
Если бы спросили: «Кто мог знать из вашего ближайшего окружения?» — назвал бы Ивана, не задумываясь, как и решил. Но сейчас спрятался за словами, как ребенок. И не стыдился этого. Негодяев он назвал, на заказчиков-исполнителей выходить надо через них, Иван же не знает. Конечно, если их возьмут, может быть, Ивана они назовут, может быть, привлекут-арестуют и его. А он сам этому помогать не будет. Друг его выдал, а он друга не выдаст. Вот так!
Следователь записал фамилии. Задал стандартный вопрос: кого подозревает жертва несостоявшегося покушения?
И тут зазвучал телефон. Следователь деликатно отвернулся, даже захотел встать и выйти, мол, не собираюсь подслушивать государственные тайны. Столбов показал взглядом — оставайтесь.
Взял свой обычный мобильник. Торопливо, не посмотрел номер. Ткнул кнопку.
— Алло, Миша. Это Иван.
Бывший президентский полпред в Госдуме правильно сделал, что представился. Голос у него был непривычный, безжизненный, бесцветный, будто пропустил через несколько синтезаторов с фильтрами. А может, таким голосом делают предупреждение с того света.
— Да, слушаю, — сказал Столбов. Ждал-то другого звонка.
— Не бросай, пожалуйста. Предупредить нужно. Ты и без меня, наверное, знаешь, но вдруг…
— Что? О чем ты?