Битва за Рим

Лаодика не сводила лихорадочного взора с Фарнака, который стоял в окружении стражников, уперев глаза в пол. Никому из присутствующих не суждено было забыть этот ее взгляд, хотя многие и пытались: здесь были и страх, и ужас, и восторг, и печаль – богатая, постоянно меняющаяся гамма чувств. Она ничего не говорила, ибо просто не могла произнести ни слова; ее губы медленно растянулись, обнажив крупные желтые зубы, шея и спина изогнулись колесом; тело начали сотрясать судороги, становившиеся все более частыми и сильными, пока она не забилась о ложе.

– У нее припадок! – сипло произнес Гордий.

– Именно, – равнодушно отозвался Митридат. – Потом наступит смерть, вот увидишь.

Он наблюдал за сестрой с подлинно врачебным интересом, поскольку неоднократно подвергался сходным приступам той же силы, однако ни разу не имел удовольствия любоваться этим зрелищем в своем большом серебряном зеркале.

– Я питаю надежду, – сообщил он придворным, наблюдающим вместе с ним за конвульсиями Лаодики, – создать универсальное противоядие, магический эликсир, способный излечить от отравления любым ядом, будь он растительного, животного или минерального происхождения. Для этого я ежедневно выпиваю состав, включающий не менее сотни различных ядов, иначе моя невосприимчивость непозволительно ослабеет. После этого я выпиваю состав из сотни противоядий. – Обращаясь к Гордию, он добавил: – В противном случае у меня случается легкое недомогание.

– Это вполне естественно, властелин, – прокаркал Гордий, которого била такая сильная дрожь, что он опасался, как бы царь не заметил этого.

– Осталось недолго, – бросил Митридат.

Он не ошибся. Судороги Лаодики становились все страшнее, ее едва не завязывало узлом. В глазах же по-прежнему горело сознание; когда они наконец устало закрылись, все поняли, что наступила смерть. Она так и не взглянула на брата – потому, возможно, что припадок начался в тот момент, когда она смотрела на Фарнака, а потом ей уже не повиновались даже глаза.

– Замечательно! – воскликнул воодушевленный царь и указал подбородком на Фарнака. – А теперь – его черед!

Никто не осмелился спросить, каким способом надлежит умертвить второго заговорщика, так что смерть Фарнака оказалась куда более прозаической, нежели смерть его возлюбленной Лаодики: конец его страданиям положил меч. Все те, кто наблюдал за последними минутами Лаодики, усвоили урок; на жизнь царя Митридата VI после этого не покушались долго, очень долго.

Путешествие из Пессинунта в Никомедию позволило Марию убедиться, что Вифиния весьма богата. Как и всю Малую Азию, страну эту покрывали горы, однако вифинские горы, за исключением Мизийского Олимпа в Прусе, были ниже, округлее и приятнее глазу, чем Таврские. Здесь протекали многочисленные реки, на полях вызревали хлеба, которых хватало для прокорма населения и армии, а также уплаты дани Риму. Бобовые давали богатый урожай, овцы благоденствовали, овощи и фрукты не переводились. Народ, как заметил Марий, выглядел сытым, довольным и здоровым; все деревни, через которые пролегал путь Мария с семейством, были населенными и зажиточными.

Однако совсем иную картину нарисовал путешественнику царь Никомед II, когда Гай Марий прибыл в его столицу Никомедию и разместился во дворце на правах почетного гостя. Сам дворец оказался небольшим, но Юлия поспешила уведомить Мария о том, что собранные здесь произведения искусства отличаются высочайшим качеством, дворец выстроен из самых лучших материалов и представляет собой архитектурный шедевр.

– Царь Никомед далеко не беден, – заключила она.

– Увы, – не соглашался царь Никомед, – я очень беден, Гай Марий. Но я властвую в бедной стране, так что иного и ожидать нельзя. К тому же Рим не облегчает мне жизнь.

Они сидели на балконе с видом на город; морская гладь была в тот день настолько безмятежна, что в ней, как в зеркале, отражались горы. Очарованному Марию казалось, что Никомедия повисла в воздухе, а плывущие в небе редкие облачка – это вереница осликов, ступающих по лазури залива.

– Что ты хочешь этим сказать, царь? – спросил Марий.

– Возьми для примера бесчестную историю с Луцием Лицинием Лукуллом, случившуюся пять лет назад, – начал Никомед. – Ранней весной он потребовал, чтобы я выставил два легиона для войны с рабами в Сицилии. – В голосе царя звучало раздражение. – Я объяснял, что у меня нет воинов, поскольку римские сборщики податей обращают моих подданных в рабство. «Освободи моих подданных, как того требует решение сената, дарующее свободу всем рабам из союзных Риму государств! – воззвал я к нему. – Тогда у меня опять появится армия, а моя страна снова узнает, что такое процветание». Знаешь, каков был его ответ? Мол, сенат имел в виду рабов из италийских союзнических городов!